Мы — виноград у Господа в горсти 
Я виноват, и, Господи, прости 
Меня. Когда-нибудь случится 
Меж пальцев просочиться. 
(Е. Ройзман)

Флора Самойловна и дядя Жора жили в доме с виноградными гроздьями на дверях. Старики казались древними и удивительными, как библейские пророки. 
У Флоры были круглые очки, крупные зубы и седые взбитые, как безе, волосы.

От Жоры в воспоминаниях осталась только лысина. Флора давала детям уроки музыки. Жора — конфетки. Родители говорили, что когда я подрасту, то меня тоже будут водить к Флоре учиться играть на фортепиано.

А пока мы просто ходили в гости к Флоре и Жоре за двери с виноградными гроздьями по шаткому, бесконечно темному коридору, в тесную от бесконечного количества каких-то предметов и книг, комнату.

«Не шарь по полкам жадным взглядом, здесь книжки не даются на дом. Лишь только жалкий идиот знакомым книги раздает».

Папа рассказывал, что именно такая надпись была у Флоры и Жоры на книжном шкафу. Сама-то, по молодости лет, ни помнить ни прочитать я такое не могла.

Помню, что мне нравилось ходить к ним в гости. Помню, что и они были у нас в гостях, и Флорина седая голова плавала между знакомыми и незнакомыми лицами.

Это был мой день рождения, и родители купили мне антикварное немецкое пианино с отделкой из какого-то очень красивого загорелого дерева с разводами: то ли ореха, то ли карельской березы.

Трофейное фортепьяно с дырками от канделябров, три с правой стороны, три с левой, и клавишами из кости, которые прикрывала длинная фланелевая тряпица с вышивкой.

Большой гроб пианино с трудом втащили на третий этаж нашей сталинки. Его задвинули в угол, а к нему передвинули круглый крутящийся стул на трех лапках. Тоже старинный с тесненными цветами на кожаной сидушке.

Потом Флора и Жора уехали из дома с виноградными гроздьями в панельку на улицу Кирова. Знаете, такие голубые квадратно-гнездовые дома в меленькую унылую плиточку. Вот там и жили теперь волшебные старики. Туда я и пошла на свой первый в жизни урок музыки. Флора отсчитывала ритм ударами пальцев по крышке черного-причерноего фортепьяно, а Жора опять совал мне леденьчики. Так и жили. А потом Жора умер.

Флора Самойловна еще пожила-пожила немножко да и тоже умерла.

Я не знала их фамилии, но однажды к нам из Питера приезжал какой-то Стасик Немировский. Стасик занимался антиквариатом и они с папой долго о чем-то шептались на лоджии. А потом Стасик унес с собой длинный матерчатый сверток, а у нас со стены исчезли шпага и сабля. Папа сказал, что это был флорин сын.

С утратой Флоры, родители не оставили затеи обучить меня играть на фортепьяно и сунули в музыкальную школу. Я ненавидела ее лютой ненавистью и всем сердцем. Учеба эта была для меня сущей пыткой, а сольфеджио — просто унижением.

Особых способностей к музыке у меня не наблюдалось, а еще и трофейное фортепьяно подпортило слух и гармоническую картину мира.

СтанИна в инструменте была такая старая, что колки — металлические пеньки, на которые наматывались струны, свободно гуляли в своих пазах, от чего натяжение струн ослабевало и инструмент безбожно врал от пятой до субконтроктавы. Даже старый добрый собачий вальс звучал как фри джаз.

Лечить инструмент приходил легендарный настройщик Шамарин. Тяжело дыша табаком он раскладывал на столе свои странные инструменты: гаечные ключи, молоток и рогатки камертонов. Затем вскрывал живот нашему немецкому чудовищу и начинал лупить молотком по расшатавшимся колкам.

Нутро инструмента выло, резонируя каждый удар. Потом начиналась аускультация, и в дело шли камертоны!

Несколько дней после процедуры фортепьяно издавало приличные звуки, а потом колки опять безбожно расшатывались...

Вот и все. Музыкальную школу я бросила, играть не научилась, пианино пришлось отдать в добрые руки, а виноградные гроздья на дверях старого дома Флоры и Жоры превратились в изюм. Может оно и к лучшему.

(продолжение сериала #волшебныевещивека)