«Смотри, смотри», - мы пробрались сквозь траву и крапиву к крыльцу заброшенного здания. Длинная деревянная коробка, облупившаяся по всему фасаду синяя краска, пустые глазницами оконных проемов. Ну, жуть, одним словом, но мы с Мария Борисова полезли.

Внутри были старые тетради, какие-то квитанции, лохмотья обоев, другие истлевшие артефакты советской истории, но нас интересовало только крыльцо.

А крыльцо, братцы мои, было выложено великолепной цветной керамической плиткой. И чутье опытного следопыта подсказало мне, что плитка эта раньше была совершенно в другом месте. Точно такие же узоры я наблюдала в убранстве церквей. В одном храме, совсем рядом с Вологдой, на полу был выложен великолепный ковровый узор, а в углу, тоже плиткой, обозначено имя донатора и дата начала века.

Поскольку мы находились рядом с Павлово-Обнорским монастырем, то, скорее всего, плитка была сколота в какой-то из церковных построек.

Орудуя молотком и долотом мы с большим трудом отковыряли несколько цветных фрагментов. Это было ужасно трудно. Плитка была уже однажды сколота и второй раз ее уложили в бетон намертво. Целых не было, а без этого невозможно установить производителя: его имя отпечатано на оборотной стороне каждой плитки.

Нам повезло в другом месте. В здании на высоком холме ( там была школа) мы обнаружили целую комнату, где пол был облицован коричневой шестиугольной плиткой. Комната напоминала туалет, но мы старались об этом не думать. Выскочив на свет божий с целехонькой керамической сотой мы сделали на песке оттиск тыльной стороны и без труда прочитали: БЕРГЕНГЕЙМЪ Харьков.

Очень быстро и в большом волнении мы выскочили на трассу в поисках хорошего интернета.

Эдуард Эдуардович Бергенгейм был барон Великого княжества Финляндского.и харьковский промышленник. Родился в 1844 года, в портовом шведском городе Або
(известном нам, как финский Турку) в семье архиепископа.

С отличием окончил кадетский корпус, потом инженерную академию. А вот работать поехал ( чуть не сказала по распределению) на Курско-Харьковоско-Азовскую железную дорогу.

Там он обнаружил богатые залежи глины и придумал бизнес-идею: построил завод по изготовлению керамических изделий, канализационных труб и огнеупорного кирпича. Это было первое такое производство на юге Российской империи. Дело пошло.

Изделия Бергенгейма были знамениты по всей империи, они применялись при строительстве Ливадийского дворца, дома «с химерами» в Киеве, железнодорожных вокзалов в Москве.

В 1887 году к Бергенгейму, в Харьков, приехал его племянник Карл Густав Маннергейм. Да, да, тот самый! Будущему президенту Финляндии, в связи с поступлением в университет, требовалось хорошее знание русского языка. Бергенгейм подыскал ему учителя.

Современники писали, что в частной своей жизни Эдуард Эдуардович «был человеком в высшей степени простым, обходительным и мягким. Но это ему нисколько не мешало быть твердым, даже упорным в том, что он считал долгом или вопросом чести. Его мягкость и справедливость сделали его искренне любимым всеми работниками на заводе, а его неутомимое внимание к делу и замечательное трудолюбие вызывали всеобщее удивление…»

Эдуард Эдуардович был женат и имел двоих детей. В 1893 года барон Бергенгейм скончался. Похоронен в Харькове, на лютеранском кладбище.

Вот какая история уместилась на оборотной стороне одной плитки. Целая жизнь. Немного позже я без труда нашла то место, откуда цветная плитка перекочевала на крыльцо.

На территории монастыря, чуть в глубине от ворот, хорошо виден остов фундамента разрушенного собора. СтОит только посмотреть под ноги и вот оно, многократно повторенное в бетонной татуировке имя российского инженера и промышленника Эдуарда Эдуардовича Бергенгейма, таким странным образом разделившего вместе с вологодским святым трагическую судьбу страны и этого удивительного места.