Те, кто жалуется на низкое качество прессы, никогда не читали провинциальных газет. Журналисты таких изданий — настоящие всадники Апокалипсиса, которые, превозмогая себя, несут в массы чуму, войну, голод и смерть. Наш тюменский связной рассказывает, как он полтора дня проработал в региональной газете и выжил.
«Ой, она так постарела, фигура уже не та», — жалостливо говорит женщина лет сорока пяти, старший корреспондент.
«Да ладно вам, девочки, зато у нас с титьками всё хорошо!» — добавляет её соседка в очках с толстой оправой, украдкой поправляя тускло-зелёное одеяние, свисающее на пыльный пол.
В офисе раздаётся громовой смех, подтверждая: да, с титьками всё в порядке.
Сжавшись в комочек от смущения и непонимания, я в который раз за первые два часа работы пытаюсь убедить себя, что должность корреспондента газеты лучше безработицы. Женский смех за спиной усиливается, словно редакционные обсуждения Аллы Пугачёвой любезно перенесли поближе к моим ушам.
Примерно через тридцать шесть часов я трусливо сбегу со своего рабочего места, обещая себе больше никогда туда не возвращаться. Отказавшись от личного компьютера, телефона, хорошей зарплаты и статуса штатного корреспондента газеты в главном медийном здании города.
Стандартная новостная повестка провинциальных СМИ — это чаще всего уход от сложных и неоднозначных тем к примитивным видам развлечения публики вроде средневековых карнавалов с клоунами или повешеньем.
Вот, дорогие читатели, бездомный алкоголик пристаёт к прохожим и его снимают на камеру. Смейтесь, пишите комментарии с радостными скобочками. Вот преступник убил трёх человек и ограбил ларёк. Злитесь, пишите комментарии с восклицательными знаками. А вот крупное ДТП. Грустите. Комментарии с грустными скобочками. А вот учёные доказали, что в России всё хорошо. Радуйтесь, комбинируйте улыбчивые скобочки и восклицательные знаки.
Образ журналиста как медиатора общественных отношений долго не живёт в провинциальных по уровню развития культуры регионах. Чаще всего он умирает в тот момент, когда
выпускник журфака впервые сталкивается с реальностью, где он не Рэйчел МакАдамс из Spotlight и даже не Джейк Джилленхол из Nightcrawler, а ещё один человек, обречённый писать про городских сумасшедших и бытовые убийства.
— Читатели, знаешь, тупые, им много не надо: про аварии почитать, про места красивые иногда, — кратко и ёмко характеризует аудиторию издания главный редактор во время нашего собеседования.
Это симпатичная женщина лет тридцати пяти на высоких каблуках, в платье длиной на пару сантиметров выше колена. Через несколько минут она вспомнит, что ей нужно забрать ребёнка из детского сада.
— Так, домашнее задание: подпишись в социальных сетях на нашу газету, чтобы быть в курсе событий, — между делом говорит мне уже шеф-редактор, полноватая женщина с добрыми, но уставшими глазами.
Киваю и про себя думаю, как газетная аватарка с советским фанатизмом по красным цветам будет гармонировать с иконками «Медузы» и TJ по соседству.
СМИ в городе, где число жителей вяло тянется к миллионной отметке — это отдельный маленький тоталитарный мир.
Все городские и региональные медиа за редкими исключениями поддерживают власть и всегда готовы идти с ней на соглашения. Если в городе происходит что-то резонансное, что даже косвенно способно бросить тень на руководство региона или страны, большинство СМИ не напишет об этом. Неважно, спонсирует их правительство или частные инвесторы. За молчание обычно предлагают деньги, ну или обещают позвать на крутую пресс-конференцию с хорошим фуршетом.
Собеседование плавно перетекает с вопроса «А ты умеешь сёрфить в интернете?» на рассказ редактора о недавнем материале. Материал повествовал об аномальном явлении: грибы в регионе появились на месяц раньше срока. Был и комментарий эксперта. По словам редактора, статья пользовалась большой популярностью: «Взорвала интернет», — уверенно кивает она. Но при этом её лицо приобретает мученическое выражение.
Пример с грибами в принципе исчерпывает тот уровень качества новостей, который в ходу у 99 % провинциальных СМИ. Кроме того, газета исправно публикует заказные статьи, то есть откровенно халтурную рекламу и пресс-релизы на пять страниц. На собеседовании я узнал, что это, во-первых, «хлеб для газеты», а во-вторых — способ поощрения лучших сотрудников. Если сотрудник хорошо работает, то иногда ему может перепасть контракт на написание заказного материала. Естественно, никакой речи про «нативную рекламу» не идёт — джинса, джинса и ещё раз джинса.
Вероятность встретить в провинциальном СМИ лонгрид и расследование, которое будет хоть слегка напоминать об РБК, «Медузе» или «Ведомостях», практически нулевая. И дело тут не в недостатке человеческих ресурсов или отсутствии тем — это просто никому не нужно. Главный и единственный владыка почти любой провинциальной газеты — трафик. А лучший способ нагнать трафик — это писать чернуху про убийства и разврат, разбавляя картинками и историями про милых животных и приправляя скандалами. Других вариантов практически нет, и более того, они не нужны за отсутствием конкуренции.
Руководители провинциальных СМИ не видят смысла напрягаться, потому что их основной аудитории не нужно ничего, кроме пары заметок о ДТП и одной статьи на тему величия России на фоне Запада.
К примеру, военный обозреватель газеты, где я работал, в своей статье заявлял, что Россия запросто превратит США в атомную пустыню. Там же он утверждал, что работники Пентагона «плакались» Бараку Обаме, так как Россия обходит США по ведущим военным средствам. Никаких ссылок на источники или других доказательств в материале автор не указывал.
Некоторые провинциальные СМИ пытаются привлечь молодую аудиторию, но получается плачевно, потому что ядро таких медиа — чаще всего радикальные консерваторы, фанаты целомудрия и оголтелые поклонники СССР. И этому ядру очень не нравятся инновации, даже если эти инновации зародились ещё с первым выпуском журнала «Афиша».
В моей газете в памятке по написанию новостей каждый совет сводился к тому, что писать нужно исключительно под аппетиты «Яндекс. Новостей», которые переправляют сайту газеты основную часть трафика. Качество заголовка при этом не имеет значения. В особом почёте среди руководства редакции — «игровые» заголовки: «Этот Билан похож на обман», «Трутся о дверь медведи — где моя еда», «Оно нам НАНО?»
После собеседования украдкой заглядываю в ньюсрум: женщины от тридцати до пятидесяти лет с хмурыми лицами и согнутыми под влиянием офисных мониторов спинами. Почти каждая — в неброской целомудренной одежде учителей муниципальных школ.
Через тусклые и узкие коридоры, напоминающие полицейское отделение, выхожу на улицу: фасад здания смотрит на хрущёвку и продуктовый магазин «Славия». Мимо меня спешат по делам журналисты.
Случайно или нет, но большая часть СМИ в городе поселилась в одном здании. Некоторых разделяет этаж, но в основном все находятся рядом. Иногда в редакцию одного издания заходит журналист другого, обменивается парой флиртующих фраз с главным редактором, если позволяет половая принадлежность, и уходит по своим делам. Конкуренции за качество и аудиторию между изданиями нет. Если одновременно открыть сайты пяти ведущих газет, то с большой вероятностью контент там будет одинаковый.
«Комары опрокинули „фольксваген“ в кювет», «Россияне сбросятся на спасение страны», «Прокуратура заинтересовалась сосульками» «Брайль собирает друзей», «Жителей города одолевают цыгане-экстрасенсы» — это примеры стандартных заголовков, которые можно ежедневно прочитать в ведущих СМИ в городе.
Обычно за таким сюрреализмом скрывается банальная новость на две строки с высосанным из пальца содержанием.
Бывают случаи, когда руководству газеты звонили из прокуратуры или администрации региона с просьбой не публиковать какую-то новость. Например, когда у регионального кандидата в Госдуму изъяли тираж агитационной газеты, критикующей главу региона, об этом написала лишь одна интернет-газета. Через полчаса после публикации им позвонили из прокуратуры и попросили удалить новость.
— Очень рад со всеми познакомиться! — приветствую редакцию на следующий день после собеседования.
Одна женщина отрывается от экрана, дружелюбно улыбается и возвращается к своим делам. В дальнем тёмном углу единственный мужчина с седыми пышными усами поднимает руку в знак приветствия.
Воздух в офисе спёртый из-за дешёвых компьютеров, кулеры которых с шумом поглощают и тут же выплёвывают пыль. Покрытые лаком половицы скрипят под ногами. Стул рядом с моим столом устало кренится вбок, словно несколько минут назад его кто-то хорошенько пнул.
— Составь гид по осенним экскурсиям на Югру.
Таково было моё первое задание. Югра, если кратко, — это довольно холодный регион, где население главного города не превышает ста тысяч человек. Вполне гуманное задание, исходя из моих почти нулевых способностей в журналистике. Ведь когда я сообщил на собеседовании, что до этого два месяца стажировался в интернет-газете, главный редактор в ответ театрально сморщилась и спросила, что это вообще такое.
Под «этим» подразумевалась городская интернет-газета, которая не писала про криминал, отказывалась публиковать заказную рекламу и содержалась на личные деньги основателей — без крупных теневых инвесторов или казённых денег. Условно назовём издание «С».
Главный редактор «С» поставила задачей своего маленького издания формирование мнения о городе как о культурном и приятном месте. Такими же целями руководствовалась вся команда издания. Больших денег у «С» не было, поэтому в штате работали всего четыре человека. Для сравнения: в моей газете работали как минимум пятнадцать. Чем занимались эти люди — неясно. Особенно учитывая то, что ежедневную новостную повестку в нашем регионе может вполне осветить один человек. Даже без диплома журналиста.
Издание «С» в основном читали люди от восемнадцати до тридцати лет — аудитория, которая хотела знать о своём городе и регионе чуть больше сводки последних убийств и грабежей. Их интересовали культурные новости города, строительство новых объектов, развитие инфраструктуры или места, куда можно сходить на выходных.
До появления «С» большая часть молодых людей не читала региональные газеты. Так как 50 % контента в них — это чернуха и скандалы уровня «Пусть говорят», а другие 50 % — пропаганда и реклама. Новости, таким образом, в провинции узнают либо через друзей, либо пробиваясь через неудобную вёрстку и словесный хлам.
Пока я обзванивал музеи и сражался с телефонной линией, составляя гид по Югре и думая, кому он вообще нужен, за окном напротив мелькали машины телевизионщиков. С примерно получасовым интервалом в машину садились девушки на высоких каблуках — репортёры, а вслед за ними операторы, сгорбленные под тяжестью дорогой аппаратуры.
За моей спиной в это же время редакция обсуждала утренние новости с привкусом криминала. Кто кого задушил? Подушкой или руками? Застрелили в живот или в голову? Самые старательные попутно строчили скандал с известной личностью.
Да, если персона действительно известная, вроде Мединского или, не дай бог, Путина, то газета обязательно пальнёт материалами на этот счёт. Но делается это скорее по инерции и чаще всего в тех случаях, когда тему уже поднимали на «Первом канале». Это своеобразный знак, что писать можно и ничего за это не будет. Когда же горячих скандалов нет, а людей перестают убивать, в ход идут новости-филлеры. Их цель — заполнить пустоту новостной повестки. Подобный материал может начинаться с заголовка «Десять имён, которые притягивают удачу», или что-то вроде «Сегодня в городе никого не убили», «Жители города отправляются за грибами».
— Ну что это за х..ня, я не понимаю, — говорит главный редактор из соседнего офиса.
Я слышу смех, затем ещё немного неразборчивого мата и, наконец, консенсус редактора и её собеседников:
— Надо сходить поесть.
Большинство СМИ региона либо игнорировали существование «С», либо тайно осуждали за «диссидентство», — публикацию материалов, в которых государство могло засветиться не с лучшей стороны.
Открыто «С» не критиковали, но воспринимали скорее как чужеродный элемент в системе ценностей провинциальных СМИ.
«С» стремилось к честной и объективной журналистике, оставаясь единственным работающим в регионе изданием с такими идеалами. Были примеры до него, но подобным медиа практически невозможно конкурировать с большими провинциальными СМИ, потому что региональных рекламодателей — основных поставщиков денег в СМИ — редко интересует качество рекламы. Их волнует количество людей, которые эту рекламу увидят. А по количеству людей большие СМИ всегда опережают маленькие типа «С». Опять же благодаря чернухе и скандалам.
Ещё пример: летом на Ямале (это такой полуостров, где холодно, но много природного газа) вспыхнула эпидемия сибирской язвы среди оленей. В результате эпидемии погибло до двухсот оленей и один ребёнок. По мотивам этой ситуации «Новая газета» написала большой материал. Ямальский же филиал газеты, который, по очевидным причинам способен осветить тему гораздо быстрее «Новой», не опубликовал об эпидемии ничего эксклюзивного. Так как эксклюзивы в провинциальных СМИ видят в другом. Например, в публикации материалов под названием «Самые отборные слухи за эту неделю». Или в материале на пять тысяч знаков с заголовком «Украинские военные помогли сектантам закопать гуманоида Алёшеньку?», который рассказывает о журналистском расследовании по поиску места захоронения пришельца.
Очередной телефонный собеседник, с которым я разговариваю, выполняя задание, узнав, из какой я газеты, резко меняет голос с пассивно-агрессивного на елейный и вкрадчивый. Это обычная реакция на звонок из региональных медиагигантов в городах, далёких от главных событий страны.
Время движется к середине дня. Материал застопорился, и шеф-редактор советует сходить пообедать, но я упёрто сверлю правительственные документы на предмет нужных данных и чувствую, как от офисной духоты, утомления и голода вскипает мозг.
Сзади опять смеются. Поворачиваюсь, чтобы понять, в чём дело, и сталкиваюсь глазами с обладательницей зоркого взгляда учительницы начальных классов. Несколько секунд она изучает мою одежду, затем резко разворачивается и яростно начинает стучать по клавиатуре.
— Ну как дела у тебя? — доносится до меня вопрос шеф-редактора.
— Почти закончил, — вру автоматически, нервно поглядывая на время до конца рабочего дня.
Мимо проходит тот мужчина с седыми усами. Замечаю, что у меня дома такая же клетчатая рубашка. Внезапно в голову ударяет мысль, что дни, подобные этому, превратятся в обычные будни, и эта редакция станет моему будущему тёплым склепом. Рабочий день почти заканчивается, я отправляю текст редактору.
— Нужно написать новость, где ты объяснишь, что делать дачникам, которые подкармливали летом бездомных собак, — дают мне новое задание.
Дело было осенью, когда дачники возвращаются в город, а бездомные животные остаются зимовать.
— Так я ведь уже узнавал. Там максимум два совета выходит, — в отчаянии начинаю тараторить я, уже предвкушая очередной сеанс «высоси новость из пальца».
— Ну, надо больше, — с гэбистской мягкостью отвечает шеф-редактор, которая, несомненно, провела не один год за подобной практикой.
Редакции газет не запрещают предлагать свои темы для материалов. В теории, опубликовать объективное расследование или просто интересный рассказ о событиях в городе можно. Однако если такие материалы и проскакивают среди провинциальных газет, что довольно редко, вслед за ними несётся десяток материалов уровня «Гололёд продолжает атаковать жителей города».
Пытаюсь понять, где искать экспертов, которые разбираются в дачных вопросах. Рабочий день заканчивается. Текст про Югру просят переделать:
— Ты сразу статью с грустного начинаешь. Мол, осень, грязно, а надо, чтобы весело было. Перепиши на весёлый лад.
Позитив в материалах — это, кстати, отличительный знак многих провинциальных изданий. Они готовы поступиться структурой текста или качеством материала ради возможности врезать в текст хохму или пословицу. Часто шутки могут перемежаться фразами типа «ходят слухи» или «некоторые говорят».
Сладкая вишенка — эзопов язык, на котором ответственный за политическую повестку высмеивает «гниющую Европу».
Утро после первого дня работы по ощущениям напоминает похмелье после самой мерзкой пьянки, которую вы только можете вспомнить.
— Это нормально, это все так на работу ходят, — успокаивают мудрые родители.
Покорно киваю и отправляюсь в редакцию. Чувство похмелья с каждым шагом усиливается. Перешагнув порог лобби, слышу, как на улицу обрушился поток дождя. Отступать некуда.
— Узнай, какие туры сейчас популярны по области, — приветствует шеф-редактор свежим заданием.
На ней та же одежда, что вчера и позавчера. Рядом с ней, подобно домашнему зверьку, похрюкивает гигантский принтер, готовясь принести в мир свежий номер газеты.+
Быстро нашариваю нужную информацию, но тут резко выключается свет. Принтер грустно замолкает, шеф-редактор драматично охает. Истошная сигнализация объявляет пожарную тревогу. Через секунду свет возвращается, но сигнализация продолжает свирепеть, требуя, чтобы люди вышли на улицу под проливной дождь.
— Наверное, опять кто-то в офисе курил, — предполагает женщина справа от меня.
На удивление, у неё в глазах виднеется до этого невиданный азарт. Впрочем, когда она возвращается к вёрстке газеты, взгляд тухнет.
Возвращаюсь к заданию. Забиваю текст, и тут свет выключается второй раз. Женщины охают, мужчины (теперь их двое) что-то злобно буркают. Пока компьютер повторно гудит и моргает экраном, поднимаю глаза на магазин «Славия» в окне через дорогу и вспоминаю, что не успел позавтракать. Пожарная тревога на этот раз не замолкает, а истошно орёт ещё минут двадцать, потому что где-то перегорела проводка.
На эти двадцать минут продуктивность редакции резко снижается. Моя — вдвойне, потому что после второй перезагрузки офисный компьютер заявил, что я не подключён к общей сети и никакого мне доступа. Достаю ноутбук. Вскоре осознаю, что вместе с проводкой в здании накрылась телефонная линия. Решаю, что настало время попросить кого-нибудь посмотреть компьютер и проверить телефон, так как у других всё, кажется, в порядке.
Сквозь орущую сигнализацию окликаю редактора — ничего. Подхожу ближе и трогаю её за плечо. В ответ она поворачивается, смотрит мне в глаза несколько секунд, затем морщится, отмахивается и возвращается к попыткам реанимировать принтер: после второго отключения он перестал хрюкать и производить газеты.
Пожарная тревога наконец замолкает. Ливень за окном усиливается. Бесконечные гудки в телефонной трубке не останавливаются. Рядом сидящая женщина восклицает, что ей срочно нужна криминальная новость или что-нибудь «горячее», а то просмотры на сайте упали. Мужчина в другом конце офиса уверенно ободряет её: «Сейчас найдём» — и куда-то уходит. Шеф-редактор с кем-то нервно говорит по телефону, требуя прислать человека починить принтер.
Мельком ловлю на себе взгляд девушки-коллегии задаюсь вопросом, что она делает в этом месте. Она, кажется, своим взглядом задаёт мне тот же вопрос.
В этот момент искру, бурю и безумие между нами прерывает полноватая женщина. В руке у неё прозрачный пакет с одинокой булочкой внутри.
Желая попробовать себя в профессии журналиста, жители провинции сталкиваются с тем, что основная часть их работы заключается в написании материалов про условные туры на Югру, аномальные грибы, скандалы со звёздами и криминал уровня «мужчина украл тридцать велосипедов за два дня». Если повезёт, то годам к тридцати назначат редактором.
Осознав перспективы, многие переезжают в Санкт-Петербург или Москву. Остальные, и таких много, мирятся с реальностью и живут от зарплаты до зарплаты. Она, кстати, вполне приличная. Что же до издания «С», где я стажировался — работу там мне предложили за месяц до того, как проект заморозили спустя три года жизни. Теперь они пытаются перейти на пейволл, но пока выходит не очень.
Успеваю пообщаться с двумя директорами турфирм перед тем как заканчиваются деньги на мобильнике. Один из директоров диктует свою фамилию и с неподдельным трепетом спрашивает, попадёт ли она в газету и когда можно будет прочитать.
Телефонная линия всё ещё не работает, повторно окликать шеф-редактора не рискую. Пытаюсь найти информацию через сайты городских турфирм. Тяжёлая жизнь и плохая вёрстка их помотала, поэтому пять из четырёх ссылок на нужные туры выдают «404». В попытках расслабиться пытаюсь откинуться на спинку стула и едва не падаю на пол: из всех стульев в редакции у меня тот, на котором из-за маленькой спинки можно сидеть исключительно прямо.
На мои кривляния никто не обращает внимания. Мужчина — судя по всему, верстальщик газеты — сортирует свежие выпуски неподалёку. Гигантский кегль и животрепещущий заголовок на фоне фотографии нового министра образования. Тяну руку, чтобы пробежаться по первым страницам. Сзади доносится голос редактора: я опять сделал что-то неправильно. То ли скандал какой-то не пошёл, то ли я такой безнадёжный, но после короткой тирады шеф-редактор закатывает глаза и отворачивается, как бы резюмируя качество моей работы.
Заслуженно чувствую себя дураком и безрезультатно проверяю телефонную линию. На часах 15:33, и впервые за полтора дня меня посещает мысль, которая моментально отражается приятным чувством в груди: пора валить.
Вот я и свалил. Собрав вещи и выйдя из офиса. Вслед никто не крикнул, редактор не ринулась за мной с требованием взять интервью у дачников с Югры или съездить в «Потеряшки» за фотографиями бездомных собак. Люди спокойно продолжили работать. Прохожие в лобби двигались по своим делам, мельком оглядывая мою грязную обувь, засаленное пальто и панический взгляд. У них были дела. У меня — только желание сбежать.
Без зонта или пристойного капюшона открываю дверь навстречу ливню, ветру и безработице. Позже главный редактор напишет мне на почту поздравление с публикацией первого материала и спросит, куда я пропал. Я отключу интернет.
На следующее утро она позвонит, и я услышу в её голосе нотку здравого негодования.
— Кто же теперь будет про экскурсии на Югру писать? — могла бы спросить она.
Но я не задумываясь кладу трубку и выключаю телефон. Текучка кадров в провинциальных газетах такая, что про меня руководство забудет уже на следующий день: на моё место придут другие.
По официальным данным, на поддержку СМИ регион ежегодно выделяет 540 миллионов рублей. Уровень качества журналистики в регионе оценивается как «удовлетворительный».