Вологда, хоть и стоит на южной границе тайги, строевым лесом всегда была небогата. Читаешь описания земель Вологодского уезда - и всё такие записи – ЛЕС ДРОВЯНОЙ.
Вырубили...
Да и в средние века, когда город только начинался, строевой лес вблизи города найти было непросто - НИЧЕЙНОГО леса не было.
Куда топор и соха ходили
Казалось бы - отойди от Вологды на несколько верст, зайди в лес поглубже, чуть подальше от дороги и от реки, и руби, сколько хочешь.
Ага, щас...
Можно было срубить несколько деревьев, а вот на избу – не получится. Очень скоро появились бы хмурые мужики с топорами и дубинами и объяснили бы, что на этой земле только они могут рубить лес и пахать землю.
При кажущейся малолюдности земель, прилегающих к Вологде, земля эта, и лес, на которой он рос, давным-давно, чуть не тысячу лет назад уже принадлежала общине деревни, которая здесь была. Частной собственности на землю не было - но и ничейной земли не было. Принадлежность земли и леса определялась по формуле - «Куда топор и соха ходили»
(Вариант – «Куда топор, соха и коса ходили»).
То есть - если несколько сотен лет назад крестьянин пришел в по настоящему безлюдный лес, срубил избу, расчистил и вспахал поле - то эта земля принадлежала ему и его потомкам, и всегда людям было известно, что вот эта земля испокон веку - наша, а вот та, за ручьем – это уже другой деревни. Поскольку соседние деревни - то и родственники неизбежно были, но при попытке посягнуть на НАШУ землю мужики дружно готовы были топорами доказывать свое право на землю
(К слову - 90 % подмосковных «вековых» лесов - это бывшая пашня.)
Тем не менее - Вологда росла и строилась.
Как же так?
В том то и дело, что Вологда в то время – это не только город, но и волость, город был неразрывно связан с окрестными деревнями и хозяйственными, и родственными связями
Далее – реконструкция строительства одной избы в XIV веке
Дом строится топором да рублем.
Можно, было купить строевой лес, даже готовый сруб, но справный хозяин сам заготавливал лес для строительства – известно, у денег глаз нет.
Место под вырубку нашли далеко, больше 20 верст от Вологды, вверх по течению реки Тошни. Здесь местный житель, родственник застройщика, собирался теребить гумзь, (расчищать поле в лесу под пашню) так что заодно помогали и ему - придет в феврале пашню чистить, а у него уже жилье есть на первое время, и лесу меньше надо будет валить.
На обычный сруб-четверостенок
нужно 100 хороших семиметровых бревен вместе с их вершинами, а на такой дом, который затеял Степанко Истомин,
надо было не меньше, чем 300 бревен метров по 10, да каждая сосна такая, чтоб на высоте плеч едва руками обхватить. (40 - 50 см. в диаметре). Бревна толщиной менее, чем 7 вершков (31,5–36,0 см), а в длину короче трех саженей (6,5 м.) в ту пору в упор не видели.
Известно – избу не для лета рубят, а для зимы, и чем толще бревна, тем теплее будет в трескучие морозы, тем меньше дров надо будет.
Набрать три сотни отборных бревен в обычном лесу – ноги стопчешь до задницы, бегая по лесу да оглядывая деревья, но тут лес был густой и ровный, выросший на месте давней пашни - деду нынешнего застройщика его дед рассказывал, как его дед родился здесь, в ЛЕТНЕЙ ДЕРЕВНЕ.
Именно такой лес, какой был нужен для строительства: «добрый, ядреный, гладкий, без суков и дупел, не закомлистый» (т. е. с нетолстым комлем) и, наконец, красивый.
Артель сбивалась с конца лета. Братья и двоюродные братья, четверо соседей. Не для того, чтобы заработать, а в помочи. Жизнь от долгая, и самим помощь понадобится. Всего набралось 11 справных мужиков, да сам хозяин будущей избы, да кашевар, да трое отроков 12- 14 лет. Взяли и Илью, как помощника кашевару. Валить здоровенные сосны никто не заставлял, а вот сучки рубить, кашевару помогать, лошадей кормить да поить, лошадь под уздцы водить - самая работа для отрока.
Рубить строевой лес надо было с Покрова, (14 октября), не раньше, но еще с ранней осени двое мужиков с хозяином отправились на ладье по Тошне, к месту будущей заготовки леса. На высоком месте выбрали место для избушки, в которой будет жить артель. Вырыли яму глубиной полметра, шириной около трех с половиной длиной в 5 метров. Тут же прокопали еще проход глубиной в полметра, так, что из оставшейся части образовалась площадка для будущих нар, чтобы спать вповалку. Так и срубили невеликую избушку, на треть уходящую в землю, сбили из глины с крупной галькой печь (так и называлась – глинобитная), на потолок – слой земли для тепла, и крышу из колотых досок настелили, дерном покрыли.
Чуть поодаль - приготовили отхожее место, ровик выкопали.
Тут же заготовили доски-драни для обшивки стен и на крышу, и тесовые плахи для двери и стола, поставили сушиться. К слову - заготовить доски-драни толщиной в два пальца – дело вовсе простое с помощью топора и клиньев, но в столярную работу такие доски не годятся, только для обшивки и на крышу. Но – служат гораздо дольше пиленых досок.
В конце ноября собрались Степанко с братьями и братанами, пришли в лес, на место вырубки, за пару дней навесили двери на землянку, обшили внутри земляные стены досками .
Рядом соорудили балаган для лошадей из молодых елок, обложенный толстым слоем елового лапника. Справный хозяин смотрит далеко вперед, и потому недалеко от балагана уже стоял стог сена, огороженный жердями от лесного зверя. Это летом, когда присмотрели место для вырубки, накосили и сметали стог лесного, духовитого сена. Оно же сгодится и на нары постелить, поверх елового лапника.
Само собой – на близкорастущих деревьях из нетолстых бревен срубили лабаз для хранения продуктов, и прежде всего – овса для лошадей.
Вот она, избушка Бабы-яги на курьих ножках...
И тут же наметили просеку-дорогу, по которой будут вывозиться бревна из лесу, и по которой к месту лесоповала придут запряженные в сани лошади
Все было готово к тому, чтобы в середине декабря придти в лес всей артелью, и успеть за месяц заготовить три сотни бревен.
Уже в феврале лес для строительства не годился, и народную вековую мудрость подтверждают исследования, проведенные в XIX веке:
«Из двух сосен одного места и одних лет, зарытых в сыром грунте, по прошествии восьми лет, сосна, срубленная в феврале, была совершенно проникнута гнилостью, между тем, срубленная в декабре, после 16-ти лет лежания в том же сыром грунте, оказалась еще вполне здоровой… »
То есть дерево, заготовленное в декабре в ДВА раза долговечнее, чем дерево заготовленное в феврале.
Вот потому артель лесорубов встречала Николу зимнего (19 декабря) в лесу, с остро наточенными топорами, с готовым жильем, чтобы с первыми лучами солнца выйти на работу.
...Вот к выбранному дереву подходят четыре мужика с топорами - Начнем, благословясь.
И на высоте примерно аршина от земли (60-70 см.) дровосечный топор наносит первый удар.
Рубили сначала в четыре топора, потом один отходил, продолжали втроем, потом вдвоем. Наконец, сердцевину, «репку», дорубал самый опытный, а трое мужиков по его указанию валили дерево в нужную сторону, уперевшись в ствол длинными шестами с железной рогулькой на конце.
Повалили, оглядели ствол, не повредился ли при падении, стали обрубать сучки. Отмерили мерным шестом длину бревна с припуском, обрубили, в верхней, тонкой части вырубили «корву» - то есть «ухо» - стесали с двух сторон дерево до толщины в две ладони, и в этой пластине продолбили дыру для веревки.
Передохнув, пошли к следующему дереву, а в это время отроки обрубали сучки с отрубленной вершины. Короток день в декабре...
На второй день, только повалили первые три дерева, как из ближнего леса вышел лесовик-мечник на охотничьих широких лыжах, и спросил издалека – Кто таковы? Пошто лес рубите? Кто дозволил?
Mecnik - охотник (вепский язык)
Артельщик вышел с поклоном к нему, и со всем вежеством объяснил – Лес рубят для своей нужды, на избу вот ему, Степанке Истомину, а Степанка приходится внуком Завиду СтарОму, и братаном Неклюду, который Темная Деньга, и Неклюд-то и дозволил лес валить и вывозить.
Лесовик тогда оглянулся назад, махнул рогатиной, и из-за молодого ельника вышли двое лесовиков, с опущенными луками, но стрелы были на тетиве, и смотрели недоверчиво.
Лесовик продолжал:
- На языке ЛЮДЕЙ говорит ли кто?
(Ludikel`, людикель – вепсский язык)
Тут то и выступил вперед Степанка, и заговорил на языке предков, хоть и с запинкой, припоминая и подбирая слова:
- Удачи тебе на тропе, Паскач.
(Paskac, паскач - воробей. (Вепсск.)
Куйччекс войд? (Как поживаешь? )
Ты не признал меня? Я Норь Бухвост
(Nor` норь - молодой - buhvost - бухвост – болтун, пустомеля. Буквально – молодой болтун)
Ты так и не научился говорить на языке Веня? Идите к пажагу. (Пажаг - костер)
Лонгитагат мейдэнке! (пообедайте с нами).
Мой читатель! Пусть не смутит тебя двуязычие в окрестностях угро-финского города Вологды четырнадцатого века. И в XVII веке далеко не все деревенские жители на Руси говорили по-русски. К примеру, вепс ( а возможно – меря) Иван Сусанин русский язык, несомненно, знал, поскольку был старостой, и должен был общаться с властями напрямую, а вот его наследники, которые в 1619 году обратились к матери царя, инокине Марфе Ивановне, с просьбой о налоговых льготах, были вынуждены общаться с властями через толмача. (переводчика).
Хоть время было раннее, не обеденное, но все уселись за стол близ костра, на глазах друг у друга съели хлеб-соль, поели кашу, и после этого уже могли доверять друг другу. Лесовики похвастались - четыре сотни белок добыли, да куницы дородно, да дюжину горностаев.
На том и разошлись - лесовики торопились домой, где их уже ждала натопленная баня, лесорубы – на работу, ломить.
(Loumas - тяжело, трудно. Вепск. Ломить – вологодский глагол - тяжело и много работать. )
Короток зимний день, и мало времени.
Так и шло – вставали затемно, завтракали, точили топоры, чтобы с первыми лучами солнца обтаптывать снег вокруг дерева, махать вкруговую топором, примеряясь – не мешает ли свисающая ветка, от упругой рябинки не отскочит ли на замахе острейший топор. Только после этого начинали рубить дерево.
Глядя на старших, учились и подростки, а кто не усваивал искусство обращения с топором вприглядку, тому науку вколачивали в задницу толстой вицей(Vic - вица – прут. (Вепск) Это слово до сих пор живет в языке вологжан.)
Спустя две недели топор, который и раньше у подростков из рук не выпадал, теперь и вовсе прямо таки врос в руку - большие сучья, которые раньше срубали за несколько раз, теперь смахивали на раз, заподлицо. И - научились чувствовать топор, относиться к нему серьезно - если бритвенной остроты топор весом в полтора-два килограмма попадет по ноге...
И потому сучки обрубали, стоя по другую сторону бревна, или – на самом бревне.
В сильный мороз строевой лес не валили - дерево становилось хрупким, и при падении могло переломиться, а то и вовсе расколоться вдоль. Так что в мороз торили дорогу - срубали деревья заподлицо с землей, на просеке через каждые два аршина (примерно через полтора метра), укладывали поперек обрубки бревен - катыши.
По ним и вытаскивали бревна из большого леса на дорогу, что вела к реке. Ну, как дорога... Зимник.
К этому времени река уже встала, нарос лед, и река превратилась в гладкую, ровную дорогу, по которой и вывозили лес в Вологду.
Конечно, куда как легче было дождаться весны, да плотами сплавить лес до города, но – строевой лес мочить в реке?
На такую глупость наши предки были неспособны.А способны были к взаимовыручке. Соседи и родственники собрались, и на трех десятках саней в два дня вывезли лес в Вологду. Тут бревна сложили в штабель, прикрыли навесом и оставили ЛЕТОВАТЬ, ждать, когда через год начнут рубить избу.
(Продолжение следует)