В таких историях всегда интересно, как это выглядит со стороны. Я ставлю себя на место западного журналиста или, скажем, деятеля условных «Репортеров без границ» и живо представляю себе, как бы я это описал: «Журналистка оппозиционной радиостанции получает угрозы в свой адрес, ее жизни угрожает реальная опасность. После убийства Бориса Немцова многие в России чувствуют себя в опасности, это прежде всего касается независимых журналистов и активистов оппозиции. Московская полиция обещает Карине Орловой обеспечить ее безопасность, но эксперты выражают сомнение в искренности намерений силовиков. Напомним, ранее глава Чечни Рамзан Кадыров выступал с критикой журналистов радиостанции».

Теперь я поставлю себя на место обычного радиослушателя, не вовлеченного ни в какие фейсбук-расклады и не знакомого ни с кем из действующих лиц. Если смотреть на ситуацию его глазами, то получится что-то такое: «Ну вот, уже не знают, на чем бы еще пропиариться. Угрозы в интернете — да мало ли кто что в интернете пишет, на каждый чих не наздравствуешься. Немцов? А что Немцов, вон на дорогах сколько гибнет, давайте теперь жаловаться на статистику аварий, в Спортлото еще напишите, ага».

Между этими двумя крайностями — собственно, так мы и живем, и никому не объяснишь, в чем на самом деле состоит проблема. Ни прекраснодушному «репортеру без границ», ни тем более Сергею Юрьевичу Белякову из Таганрога.

Похабное слово «оптика» (в значении взгляда на мир, на вещи) — но с оптикой ведь действительно у всех проблемы, недавняя дискуссия про слово «телочки» это еще раз убедительно продемонстрировала. Я об этом писал когда-то — мне тоже угрозы убийством приходят каждый день, они давно уже сливаются в бесцветный одинаковый фон, на который перестаешь обращать внимание. Мир вообще устроен так, что обращать внимание все перестают на все, на самые ужасные вещи, если эти вещи повторяются изо дня в день. Ежедневно у нас кто-то кого-то обещает убить, никто на это никак не реагирует, а потом раз — и на мосту лежит Немцов, в самом деле, как же так вышло? И начинаются разговоры об атмосфере ненависти, и тоже входят в привычку, и тема делается банальной и уходит, и так до следующего раза.

Но обратим внимание на контекст. У нас в России в последние годы каждый второй общественный скандал от опроса «Дождя» до совсем недавних «телочек» связан с тем, что кто-то говорит что-то недопустимое. В большинстве случаев государство выступает активным участником дискуссии не только на медийном, но даже на законодательном уровне — нельзя оспаривать советскую версию Второй мировой войны, нельзя рассуждать о распаде России, нельзя обижать мусульман, нельзя то, нельзя это, много чего нельзя.

Мне как гражданину такая политика совсем не нравится, но это, видимо, сугубо мое дело, а фактическая реальность такова, что в России либо с помощью законов, либо с помощью поощряемого государством общественного порицания табуированы некоторые темы. Нравится это или нет, но это работает, я сам часто ловлю себя на мысли, что какие-то слова я с некоторых пор оставляю при себе, потому что мне не нужно уголовное дело.

Практикой правоприменения и практикой кампаний травли власть за несколько лет действительно добилась того, что появились такие вещи, по поводу которых лучше промолчать, а то себе дороже. Но каждая из этих тем касается каких-то слишком абстрактных (или даже вообще, чего уж там, незначительных, надуманных) проблем, и в этом заключается какой-то нехороший логический сбой. Воображаемому и даже реальному ветерану вообще-то наплевать, что там сказали по телеканалу «Дождь». Никакой опрос вообще никак не повлияет на жизнь ветерана и на то, что девятого мая его, как обещал вице-мэр Печатников, «выявят, примут и расселят». Но на страже чувств ветерана надежно стоит целое государство. И на страже чувств верующих, и на страже чувств ревнителей единства страны, и на страже прочих реальных или выдуманных чувств — нашему государству вообще нравится стоять на страже.

А на страже чувств личности не стоит никто. Угрозы в интернете давно стали обыденностью, на которую не принято обращать внимание, и в шуме, поднятом Кариной Орловой по поводу угроз в ее адрес, многих раздражает как раз сама Карина Орлова, мол, чего это она, разве это серьезно?

Серьезно. Первый вопрос следователя после убийства или покушения — поступали ли угрозы, были ли конфликты? В наших условиях такой вопрос теряет смысл. Угрозы поступают всем, конфликты происходят у всех со всеми. Угроза — потенциальный повод для преступления, а мы просто живем в этом поводе, едим его как норму каждый день и уверены, что так и надо. Нет, не надо. В здоровом обществе возможность пообещать «я тебя убью» должна быть чрезвычайным происшествием, первополосной новостью, и тот, кто пообещал, должен быть уверен, что в тот же день ему придется давать показания — Обещали? Что имели в виду? Оружие дома есть? На учете состоите? Пошутили? Больше не будете? Пишите вот тут: «С моих слов записано верно, мною прочитано, дополнений не имею». И так каждый раз, когда кто-то хочет кому-то пообещать его убить.

Я благодарен Карине Орловой за то, что она решила как-то побороться с той проблемой, с которой и я, и много кто еще живем который год. Я надеюсь, что возбужденное по ее заявлению уголовное дело остановит потенциальных преступников и даст пример остальным. Если уж наше общество живет по таким правилам, что есть слова, которые нельзя говорить, то первым из таких слов должно быть именно обещание убийства, а вовсе не спорные высказывания о войне или о религии. В этом смысле, кстати, очень символично, что именно Карина Орлова, будучи ведущей «Дождя», в свое время в той самой передаче задала зрителям тот самый вопрос про блокаду.

Тогда все согласились, что такие опросы проводить нельзя — соглашайтесь теперь, что и грозить людям убийством тоже нельзя, будьте последовательны.