То, что российская армия принимала непосредственное участие в присоединении Крыма, — ни для кого не секрет. Тем не менее, о людях, несших службу на полуострове в феврале—марте 2014 года, известно не очень много. По просьбе «Медузы» журналист Дмитрий Пашинский поговорил с несколькими россиянами, которые после выполнения заданий на полуострове получили медали «За возвращение Крыма».

Олег Терюшин

23 года, сержант 31-й отдельной гвардейской десантно-штурмовойбригады Ульяновска, которая в полном составе отправилась в Крым для обеспечения безопасности во время проведения референдума и «демонстрации силы российских войск» перед украинской армией.

Стать военным я мечтал еще с детства, о другой карьере даже не помышлял. Должен же кто-то Родину защищать? Хотя моя семья не имеет никакого отношения к армии, в отличие от города, в котором я родился и вырос — Ульяновска. Здесь живут очень много военных, особенно десантников. Поэтому когда мне исполнилось 18 лет, я чуть ли не на следующий день отправился в военкомат за повесткой, не дожидаясь, пока ее пришлют почтой.

Изначально я служил пехотинцем в 419-м мотострелковом полку города Ковров. Спустя год вернулся домой и почти сразу же подписал контракт с ВДВ. Так я стал сержантом 31-й десантно-штурмовой бригады Ульяновска. Сейчас мне 23 года, из которых пять лет отдано армии, а еще полтора месяца — возвращению Крыма. В этом году я планирую поступить в Рязанское высшее десантное училище, чтобы получить звезды лейтенанта и продолжить расти в звании. Медаль «За возвращение Крыма» едва ли поможет в поступлении. Большую роль в этом играет характеристика от командования и личные данные. А медаль — это, скорее, на память. Внукам рассказывать.

На крымском полуострове мы оказались одними из первых, 24 февраля [2014 года]. За два дня до этого нас подняли по тревоге в казарме. Сформировали в батальонно-тактические группы и отправили на самолетах в Анапу. Из Анапы на КАМАЗах нас перебросили в Новороссийск, откуда на большом десантном корабле мы отплыли в Севастополь.

Никто, кроме командования, понятия не имел об операции по возвращению Крыма в состав России. Нас просто посадили в трюмные отделения корабля. А утром мы вышли на палубу и поняли, что находимся где-то в Севастополе на военно-морской базе Черноморского флота.

Как только мы сошли с корабля на землю, нам приказали снять всю государственную символику и знаки отличия войск, чтобы не афишировать наше присутствие на полуострове и не сеять панику. Всем нам раздали зеленые балаклавы, темные очки, наколенники и налокотники. Вот и все обмундирование. Думаю, мы были одними из первых, кого начали называть «вежливыми людьми». Нашивки с российским флагом и эмблему войска было разрешено вернуть лишь после референдума.

В Севастополе мы провели всего несколько дней. В качестве основной задачи нам поставили расположиться и быть готовыми к выполнению любого задания. Вскоре наша бригада переехала в поселок Перевальное, рядом с которым мы разбили палаточный лагерь. В нем проживали преимущественно ульяновские десантники — около двух тысяч человек. Такое количество было необходимо для демонстрации силы российских войск. Здесь же шли переговоры нашего командования с украинской стороной о том, сдадутся ли они и как скоро. Украинских военных до присоединения Крыма было множество. Но никаких столкновений с ними не происходило. Их офицерам было предложено три варианта: 1) покинуть территорию полуострова и уехать на Украину; 2) перейти на строну российских войск при сохранении аналогичных званий; 3) уволиться на гражданскую службу. На месте украинцев я бы выбрал первый вариант, ведь я патриот. Но таких нашлось немного. У большинства из них в Крыму живут семьи и им пришлось перейти на нашу сторону, присягнув российскому флагу.

Впрочем, помню, рядом с нами находился полигон, где расположились два десантных батальона. Из этих двух батальонов не осталось ни одного солдата. Они в полном составе ушли на Украину. Я их даже зауважал за этот патриотичный жест.

В день референдума, 16 марта, было объявлено усиленное дежурство. С раннего утра мы заступили на блокпосты и повязали на рукавах белые ленточки в знак того, что мы — миротворцы и находимся здесь не с целью развязать военную агрессию. Но далеко не все хотели с этим соглашаться.

Постоянные провокации шли со стороны репортеров, но не наших, а украинских, американских и европейских. Например, они вставали с камерами у КПП и на фоне нас снимали репортаж, рассказывая о том, как русские войска жестоко оккупируют Крым. Я не очень хорошо знаю английский или украинский, но мне все равно была хорошо понятна недовольная риторика их комментариев. Хотя мы себя захватчиками не считаем. Мы выполняли приказ и обеспечивали безопасность жителей Крыма, которые сделали свой гражданский выбор в пользу России. Они были недовольны новым правительством с фашистскими замашками, как и коррумпированным правительством Януковича. Поэтому желчь иностранных репортеров — от зависти к торжеству реальной демократии в Крыму.

Еще наши парни от своих родственников и друзей на Украине узнавали, что в местных новостях против нас идет настоящая травля, что мы, мол, чуть ли не людей здесь расстреливаем. Видимо, имелись ввиду те люди, которые ежедневно приходили к нашему лагерю со словами: «Спасибо,братья-русские! Наконец-то мы будем жить вместе, как прежде».

Всего в Крыму я провел полтора месяца. 12 апреля я был дома, и в середине мая меня наградили медалью. Помню, когда мы летели домой, командир бригады нам сказал: «Ну, что, ребята, считайте вы вошли в историю России!» В салоне самолета все встали и спели гимн страны. Незабываемо!

Аркадий

В 2013–2014 годах Аркадий проходил срочную службу в автомобильных войсках России. Дважды совершил командировку в Крым, а после, по его словам, ездил в «зону боевых действий» на границе Украины и России в Ростовской области, куда перевозил снаряды для установки залпового огня «Град». Монолог Аркадия публикуется на условиях анонимности.

Деревня, где я родился и вырос называется N. Вы о такой, конечно, не слышали. Эта одна из тех глухих деревень, какую и с картой не найдешь, не зная дороги. Сегодня из местных там остались одни старики. Они выживают благодаря своим огородам. Никакой другой работы в N давно нет. Единственный мясокомбинат стоит заброшенным и ждет сноса. Поэтому вся деревенская молодежь давно уехала в город на заработки или учебу. Несколько лет назад моя семья тоже уехала. И тоже навсегда.

До армии я недолго работал в таксопарке, а параллельно учился в лицее на автослесаря и вместе с дипломом получил повестку из военкомата. Меня призвали служить в автомобильные войска, поскольку я уже имел водительский стаж и права категории В и С.

Как правило, автобат занимается материально-техническимобеспечением различных воинских частей. Проще говоря, это нечто вроде военных «дальнобойщиков» и «таксистов». Служба совсем не пыльная и многого от солдата не требует. Ты сидишь в тепле, крутишь баранку и внимательно следишь за дорогой, чтобы КАМАЗ в кювет не занесло, иначе башкой отвечаешь — если, конечно, цел останешься. Мы ведь не только сухпайки возили, но и БП — боеприпасы значит.

Наша воинская часть находилась в Ставропольском крае, где я провел первые четыре месяца службы. Интересного мало — учения, присяга, снова учения. А ровно 17 марта, сразу после референдума в Крыму, мы отправились туда в свою первую командировку. Колонной в десять машин повезли гуманитарный груз для военных — продовольствие, амуницию, мыло, холодильники, мебель. Ничего толком не объяснив, нас ночью подняли по тревоге, построили в шеренгу и зачитали короткий инструктаж. Во-первых, нам запретили самостоятельно останавливаться. А в случае аварии — сообщать об этом по рации первой машине, где сидит начальник колонны. Он принимает дальнейшие решения. Во-вторых, при въезде на территорию полуострова не вступать в контакт с местными жителями, журналистами, другими военнослужащими — ни с кем. Также не говорить о поездке в Крым родителям, девушкам, друзьям — никому. Рассказать им нам разрешили лишь спустя пару месяцев.

Дорога от Ставропольского края до Севастополя заняла у нас околотрех-четырех дней. Мы передвигались исключительно ночью по пустым трассам. В пути никаких серьезных проблем не возникло. Только старые КАМАЗы иногда ломались. Приходилось тормозить, быстро чинить и ехать дальше. Граница была абсолютно свободна. Ни одного украинского пограничника я не заметил. Всюду стояли наши военные и давали «зеленый свет». Понять, что именно за войска дежурили на блокпостах, а тем более патрулировали город и его окраины, было невозможно. Они не имели знаков отличий, кроме повязанных на рукаве «георгиевских ленточек» и реже — нашивок с российским флагом. Скорее всего, это был спецназ ГРУ. Зато на военных базах можно было наблюдать настоящий парад Победы. К тому времени в Крым успели пригнать огромное количество войск — морскую пехоту, десантников, авиацию, артиллерию. Доставив груз, мы тоже жили на одной из российских военных баз в Севастополе. Неделю безвылазно просидели за забором. Спали прямо в фурах. Благо они оборудованы спальниками.

Вторая крымская командировка пришлась где-то на середину или конец апреля. Точной даты не вспомню. Это была моя последняя поездка в Крым за время службы. Мы ехали тем же неизменным маршрутом —Ставрополь-Севастополь. Но на этот раз везли не гуманитарный груз, а ящики с боеприпасами в сопровождении легковушек военной автоинспекции. Ящики были опечатаны и нам, ясное дело, не полагалось знать, что конкретно лежит в них. Наша задача — доставить груз вовремя и по назначению.

До дембеля мне оставалось полгода, когда у нашей роты началось горячее время. Нас перебросили сначала в город Моздок [Северная Осетия]. А оттуда большой колонной — 25 машин — мы отправились в зону боевых действий, забрав по пути снаряды для установок «Град» с военного склада в Тихорецке [Краснодарский край]. Снаряды нам поручили доставить в Ростовскую область. Там вдоль границы России и Украины стоят наши военные — целая часть. Они живут в военно-полевых лагерях, которые разбиты на оцепленной территории близь сел Русское, Куйбышево и городка Каменск-Шахтинский. Местным жителям врут, что идут учения. Но люди же не дураки и все понимают.

Мы ездили туда вплоть до конца ноября, занимаясь подвозкой снарядов для «Града» и других дальнобойных орудий типа «Гвоздики». Всего я насчитал от 15 до 20 единиц техники возле каждого из сел. Она стоит приблизительно в пяти-семи километрах от украинской границы. Но «Грады» постоянно меняют свое расположение, то приближаясь, то отдаляясь от границы. Дальность их стрельбы — 40–50 километров, так что до позиций украинцев снаряды гарантированно долетают. С той стороны отвечают тем же оружием. Я неоднократно видел бои залповым огнем. Помню, однажды ночью подъехал к одной из установок в районе села Куйбышево. Такелажники выгрузили снаряды, артиллеристы их сразу же зарядили и последовал залп! Потом еще! И еще! Когда стреляет «Град», это очень страшно и очень красиво, особенно ночью.

Помимо такелажной роты на границе служат десантники, танкисты, артиллерия, разведчики из ГРУ. Все они поголовно контрактники и не имеют знаков отличий. А такелажные и автомобильные роты — это, в основном, срочники. Хотя среди автороты тоже попадаются те, кто служат по контракту. Именно они перевозят «двухсотые» и «трехсотые» грузы. Нам такое не поручали. Также есть «ополченцы» с Донбасса. Отличить их очень легко — они одеты кто в чем, часто небриты и пострижены не по уставу.

Мне самому предлагали остаться служить контрактником, но я отказался. Зарплата очень маленькая — 17 тысяч [рублей] в месяц. К примеру, сержант из ВДВ получает 30–40 тысяч и далее в зависимости от звания. Работа очень рискованная, особенно сейчас. Обстрелять могут как на границе, так и за ее пределами. Мне повезло не попасть под обстрел. Другие колонны обстреливали, и даже ходили слухи о погибших, но своими глазам я их не видел. Чаще всего обстреливают тех, кто пересек границу. Пару раз нас хотели отправить за границу к украинскому селу Снежное. Необходимо было отвезти снаряды к нашим позициям. Но командир не позволил. Сказал —пацанов-срочников не отдам. Пусть контрактники везут. И они повезли. А что делать? Приказ есть приказ.

В каком-то смысле я считаю себя ветераном войны. Хотя из моих уст это звучит довольно натянуто. Мне бы хотелось, чтобы эту бессмысленную войну прекратили или хотя бы перестали скрывать. А нас наградили бы не только медалью «За возвращение Крыма», как это случилось в части перед самым дембелем, но и дали какие-то ветеранские льготы. Контрактники очень недовольны участием в «несуществующей войне», и многие из них по этой причине увольняются из армии. Я знаю немало таких случаев.

Алексей Каруна

В 2013–2014 годах 20-летний Алексей Каруна проходил срочную службу в авиации Черноморского флота и был награжден медалью «За возвращение Крыма». В родной Павловск Воронежской области он вернулся местной знаменитостью: его фотографии напечатали городские газеты, а школы звали на открытые уроки патриотического воспитания.

В школе я окончил девять классов и поступил в железнодорожный техникум. Но оттуда меня отчислили за драку. Я пацана шифером долбанул — за девушку заступился. Вдобавок у меня была низкая посещаемость и дисциплина хромала на обе ноги. Нас же заставляли носить дебильную форму и ходить в ней чуть ли не строем. А я по натуре — личность свободная и к таким порядкам не привык. После я еще недолго промаялся в сельскохозяйственной «шараге» и ушел служить.

Армию я всегда воспринимал как нечто неизбежное, вроде похода к стоматологу. Все терпят и ты вытерпишь. Поэтому «косить» даже не думал. Мне позвонили однажды утром и вызвали в военкомат на медкомиссию, откуда я вернулся с «диагнозом» годен к военной службе.

— Где служить хочешь? — спрашивает офицер за массивным столом.

— Нигде, признаться.

— Как это нигде?! Все хотят служить в ВДВ! В морской пехоте! В спецназе, — орет он и рубит рукой воздух, — а ты нигде не хочешь!

В итоге меня решили отправить в Крым, на курорт. Сказали: там тепло, море, пляж, зарплаты хорошие. Ладно, думаю, выбора все равно нет. Поехали в Крым.

По прибытию из Воронежа в Севастополь я прошел курс молодого бойца, после чего меня отправили служить на военный корабль, стоящий у «стенки» в Черном море. Спустя месяц «курортной» службы я заработал грыжу, натаскавшись тяжелого, и угодил в госпиталь. Мне сделали операцию и понизили категорию здоровья. Остальные десять месяцев я служил механиком в авиации Черноморского флота. Наша боевая часть находилась в поселке Гвардейский Симферопольского района, где стоят 24-е штурмовики. Помните историю, когда американский военный корабль «Дональд Кук» (Donald Cook) проходил учения у берегов Черного моря, то над ним кружил истребитель Су-24и вывел его приборы из строя. Так вот, это наша «сушка» летала над перепуганными пиндосами. Вскоре эту часть аэродрома отдали ВВС, а нас перебросили в Севастополь.

Во время службы нам, как правило, приходилось быть «пастухами», что на армейском сленге означает — носить, разгружать. Почти ежедневно в Крым прилетали грузовые самолеты с боеприпасами. Лично я разгрузил, наверное, целую эскадрилью. Помню, прилетел огромныйИЛ-76, который мы разгружали больше трех суток. Он был до отказа забит колючей проволокой и мне казалось, что ее хватит, чтобы обмотать весь полуостров.

О планах по присоединению Крыма я впервые услышал в начале февраля. Мы, безусловно, были в курсе происходящего на Украине, поскольку каждый вечер всех солдат водили смотреть новости в специально отведенную комнату с телевизором. Это обязательно по уставу. В то же время, на территорию Крыма начали активно заходить наши военные. Они создавали укрепления и организовывали патрули, чтобы, не дай Бог, здесь не началось Майдана, ведь крымчане были категорически против новой украинской власти. Отсюда возникала идея присоединиться назад к России. Она же не Путину в голову залетела, а сами жители Крыма так захотели. Мы много общались с местными жителями, и я знаю, о чем говорю. Когда заходили в Севастополь, то на каждом балконе видели российский триколор.

Накануне референдума нас предупредили, что будет объявлена тревога и необходимо быть наготове. Целый день мы просидели в бронежилетах на территории части. Провокаций ждали от украинских националистов и крымских татар. Одна часть из них была за присоединение, точнее, им было все равно, с кем жить в будущем — с русскими или с хохлами, а другая требовала оставить Крым в составе Украины. Но все прошло предельно спокойно, потому что на такой маленький клочок земли из России пригнали такое количество войск! Один черноморский флот — 15 тысяч человек. Еще тысяч 20 тысяч солдат на суше. Плюс еще спецслужбы, которые находись в городе. Любое сопротивление закидали бы шапками. Однако сопротивляться было некому.

С украинскими военными мы вообще пересеклись только когда некоторые из них стали переходить на нашу сторону, принимая присягу. К примеру, заместитель командира нашей части, капитан второго ранга был бывшим украинским офицером — перебежчик. Он недолюбливал нас — срочников. Когда призыв начал постепенно увольняться и нам приходилось заступать в наряд через сутки, то он нам хорошо крови попил. Однажды заходит к нам в казарму, и мы рискнули обратиться:

— Товарищ, капитан второго ранга, людей мало осталось. Просим снизить нагрузки.

— Вас небось и автоматы чистить заставляют?

— Нет, автоматы чистить не заставляют.

— Ну, это мы исправим, — пообещал он.

И обещание свое, разумеется, сдержал. Его предвзятое к нам отношение мы связываем своеобразной местью за аннексию Крыма.

Офицеров украинской много перешло. Их корабли и части не силой захватывали. Туда наши войска войдут — они сразу же поднимали белый флаг. Им говорили, кто хочет в российскую армию, то добро пожаловать, принимайте присягу, звания сохранятся. Кто-то уехал в Украину, кто-то остался на нашей стороне. Что в итоге стало с украинскими кораблями — хороший вопрос. Я не знаю. Знаю, что автоматы, патроны, боеприпасы мы с украинских частей разгружали. А насчет кораблей — не знаю. Но мне бы очень хотелось, чтобы корабли достались нам — хорошие трофеи.

Я вообще очень большой патриот и новость о возвращении Крыма я встретил радостно. Но большинству моих сослуживцев было по барабану. У них одна мысль — поскорее бы домой. Это же армия. Я бы еще раз отслужил, была бы возможность. А по военной линии я не пошел, потому что пролетел с поступлением, поскольку требовалось собрать кипу документов.

Во время службы я написал рапорт с пожеланием перейти на контрактную службу. Мне оставалось десять дней до дембеля, и контрактником меня оформить не успели. Теперь по поводу возвращения в армию ничего сказать не могу. Наш майор пошутилкак-то: если впредь будем возвращать союзные земли, то призовем вас по новой.

Награждение медалью состоялось 28 марта. Нас заранее предупредили, чтобы утром мы надели парадную форму и построились на плацу. Вышел командир части, начальник штаба и по одному вызывал каждого:

— Матрос, Каруна!

— Я!

— За награждением ко мне!

— Есть!

Делаю три строевых шага и говорю:

— Матрос Каруна за награждением прибыл!

Полковник вручает медаль в коробочке вместе с удостоверением и уже тише, так по-отечески произносит:

— Спасибо тебе большое.

Ты разворачиваешься на 180 градусов и, прикладывая руку к головному убору, орешь, что есть мочи:

— Служу Российской Федерации!

И так награждали полдня. Интересно, наряду с нами, за возвращение Крыма наградили кого-нибудь из бывших украинских военных? Забавно было бы посмотреть.

Сейчас мне кажется, что от медали — кроме эмоций и памяти на всю жизнь — никакой пользы. Но, с другой стороны, мы хотя бы отслужили не так, как все. Мои друзья возвращаются из армии и на вопрос — «как служба?», отвечают: «Да никак. Копали от забора и до обеда! Мешки таскали!» А мы хоть и мешки таскали, но вернулись с наградой. Единственное, что омрачило службу, — снижение зарплат. Дело в том, что пока Крым считался заграницей, мы получали в месяц 4800 гривен. Это примерно 20 тысяч рублей. А после — всего две тысячи. Именно столько получают все российские срочники. Многие этим были крайне недовольны. Я как узнал, то аж засмеялся. «Ну, с возвращением в Россию!» — сказал я себе.