Почему в наших городах ничего нельзя?

[Обзор прессы]

«Почему всё так?» — рубрика, в которой мы ищем ответы на самые насущные и при этом самые сложные вопросы городской жизни. Почему в наших городах ничего нельзя? Чтобы это выяснить, мы при поддержке фонда имени Генриха Бёлля организовали круглый стол.

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Город стоит, весь разгороженный заборами. Заборы — обязательно желто-зелёного цвета. За заборы стараются засунуть как можно больше территорий — детские площадки, муниципальные парки, учреждения. Где-то неподалеку от заборов, как будто их самих было недостаточно, — их обязательные стражи: чоповцы и вахтёры. За 7 миллиардов рублей в Москве установили новые рамки в метро, и, хотя они ещё не заработали, заторов в подземке уже стало больше. В конце 90-х в подъездах поставили железные двери, закрыли входы на крыши и огородили лестничные клетки. Появились кодовые замки и домофоны.

Не то чтобы в городе было нельзя совсем ничего, но рядовой горожанин на бытовом уровне ощущает на себе огромное количество явных и неявных запретов. Подобная обстановка напрямую влияет на восприятие города, ощущение комфорта в нём и желание в нём находиться.

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Почему нельзя совсем без запретов?

На самом деле, обойтись вовсе без запретов и ограничений не выйдет: таковы законы пространства, в котором находятся люди. Полностью открытая среда не может существовать, потому что любое скопление народа потенциально опасно, считает Юлия Янковская, профессор, доктор архитектуры и заведующая кафедрой архитектуры УралГАХА. Причин невозможности полной открытости много: транспортные и людские потоки необходимо разграничивать, многие объекты действительно должны быть изолированы, да и самому человеку нужно камерное пространство, закрытая ото всех индивидуальная территория.

Идея барьерности как архитектурная концепция вообще весьма востребована. Янковская предлагает обратить внимание на проекты группы BIG: например, решение Дома-восьмёрки в Копенгагене очень персонализировано: в этом доме максимальная открытость сочетается с разумными мерами по обеспечению приватности. Хотя частные поселки и жилые комплексы и в России, и за рубежом могут иметь весьма закрытую внешнюю границу, внутри них почти нет преград и существует свободное пространство, что связано, в первую очередь, с тем, что состав его жителей обычно весьма однороден как в социальном, так и в экономическом плане. «Задача архитектора — в том, чтобы грамотно организовать систему преград и ограничений, чтобы она не наносила урон обществу и была гуманистически ориентирована», считает Янковская.

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Почему заборы не делают среду безопаснее?

В России из-за коррумпированности строительного бизнеса, говорит Янковская, и неэффективных решений инвесторов и властей вместо культуры безопасности появляется культура заборности. С точки зрения безопасности избыток заборов скорее вреден, чем полезен: все специалисты в области охраны сходятся в мнении, что заборы мешают просматриваемости территории.

Но зачем нужны заборы, если они не особенно способствуют безопасности? Архитектурный критик Григорий Ревзин считает, что заборы на самом деле ставят не для дифференциации среды. «Часто бывает, что заборы строят по принципу Гоголя: с этой стороны забора ничьё пространство, с той стороны — тоже ничьё, просто забор сам по себе. Например, если вспомнить прекрасные высокие заборы на территории МГУ, с обоих сторон которых — общественное пространство, становится понятно: это просто памятник забору, самоманифестация, функциональная бессмысленность». Другой вопрос — что именно манифестируют заборы и откуда они берутся. Ревзин уверен, что горожане тут ни при чем: «Заборы — это манифестация государства, последствия эпохи Лужкова. Границы в городе устанавливает власть, это её природное свойство». Чаще всего граждане сталкиваются с заборами именно рядом со зданиями власти: у военкоматов, налоговых, ГАИ; забор становится символом встречи с властью. Заборы обеспечивают безопасность не функционально, а символически: жилой дом обносят забором-оберегом, и его жители оказываются под защитой органов власти. Для некоторых это явление создаёт ощущение опасности, но для большинства забор — это ощущение защищённости и уюта. Ревзин видит здесь сразу два проявления национальной культуры: «Во-первых, заборы логичны в самой структуре восточного города, где нет улиц; забор превращается в лицо, в границу, на которой тебе говорят: “Иди отсюда”. Во-вторых, в новой постсоветской ситуации забор — это проявление заботы власти о гражданах».

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Откуда взялись заборы?

Россия пережила урбанизацию гораздо позже, чем Европа: в XX веке многие города выросли в 50 раз за несколько лет. Из-за этого многие российские города не имеют красной линии — главной границы в городской среде. В Париже, Амстердаме или Берлине есть закрытые дворы, которые относятся к жителю; если же взглянуть на периферийный спальный район в России, мы увидим, что улицы там нет как таковой. Здесь улица — это условность: есть лишь дороги, внутриквартальные проезды, а где-то в глубине стоят дома. Григорий Ревзин уверен, что традиционная русская интуиция города имеет восточный характер: «Если мы посмотрим на Суздаль, то не увидим улиц, а только дороги и дома. То же в Алма-Ате или Бухаре: сплошной забор, за которым — частный сад, а в глубине вилла».

Архитектор Юлия Янковская считает, что заборы и железные двери стали реакцией на эпоху социальных потрясений: «В 80-х никто не ограничивал пространства заборами, среда была активна, открыта для людей. Ограждения появились, когда граждане почувствовали, что государство ни за что не отвечает и защищаться надо самим. Заборы — признак того, что общество пока не готово к равенству».

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Как запреты влияют на общественные пространства?

Отсутствие в российских городах общественных пространств тоже связано с культурой запретов, уверены эксперты. «На улице плюнули — не общественное пространство, а если встали с плакатом, то это общественное пространство. Уравнивание церкви и общественного здания-пространства произошло после того, как Pussy Riot устроили акцию в храме. А вот библиотеки пока не являются общественным пространством, потому что там ещё никто не нахулиганил», — считает Ревзин. Сама история пространств, которые потенциально могли бы стать публичными, в России имеет специфический характер: с градостроительной точки зрения, таковыми могли бы стать парки и большие скверы. Чтобы сделать общественным пространством улицу, как показывает московский опыт последних лет, её нужно заново выстроить с нуля. Что касается площадей, они также не являются формой общественного пространства: они служат как транспортные развязки, а создавались для военных парадов. Малые площади, торговые или ратушные, как в Европе, в Москве, например, отсутствуют.

 
Фотография:
Егор Слизяк
 
 

Почему запреты выгодны органам власти?

Вкладываться в качественные, сложные, ресурсозатратные и трудоёмкие проекты — не самая выгодная для управляющих органов краткосрочная стратегия. «Есть прямая зависимость между уровнем жизни, уровнем культуры и системы ограничений», утверждает Юлия Янковская. Деньги, которые выделяет государство, идут скорее на создание видимости результата, нежели чем на его достижение. Свою роль играет и практика «освоения» бюджетов, которые должны быть расписаны к концу года, что препятствует долгосрочному развитию.

По данным МВД, кроме сотрудников ЧОПов в России ещё 700 тысяч трудится в сфере контроля прохода, а профсоюз ЧОП и вовсе говорит о 3 миллионах охранников в стране.

Органы государственной власти требуют, чтобы горожане вели себя «в соответствии с уставом» и берет на себя роль проводника прогресса, а точнее, своего представления о нём. Если ещё несколько лет назад горожане гораздо охотнее объединялись в сообщества, собирались вместе и проводили время, например, на московских бульварах за игрой в шахматы и домино, в последние годы подобные формы естественного коллективизма стали исчезать.

Ещё одна проблема, которая также играет на руку государству, подчеркивает Ревзин, заключается в непрозрачности структуры собственности на землю. Если в Европе и Америке законодательство устроено таким образом, что известно, кому принадлежит любой кусок земли, то в России эта информация имеет почти сакральный характер. Права на тот или иной участок могут принадлежать какому-нибудь «ООО», которое принадлежит другой компании, а та — другой. Кто на самом деле является собственником земли, очень часто неизвестно. «Это выгодно государству», считает Ревзин, «потому что любую собственность можно в любой момент отобрать, и выгодно собственнику, потому что можно не платить налоги». Это ещё одна причина появления заборов: появляется потребность физически обозначить собственность.  

 
Фотография:
Егор Слизяк
Как ограничивать, но не унижать?

Ограничения существуют в любом городе и в любой стране. В любой городской среде существуют закрытые выделенные зоны, открытые пространства и зоны, лимитирующие открытость. Однако сама культура ограничений существенно разнится. Если запрет в европейском пространстве рационален и нужен для того, чтобы работала та или иная функция, то в российском пространстве запреты не всегда логичны и зачастую просто мешают нормальному ритму жизни.

Культура ограничений высокого уровня устроена таким образом, чтобы не унижать и не ущемлять в правах рядовых граждан. В пример можно привести Копенгаген и Амстердам: во многих домах в этих городах ограничения создаются за счёт обводнения, таким образом, что во дворы попасть нельзя. Вместе с тем остаётся ощущение открытости и просматриваемости среды. Ещё один способ красиво ограничить пространство, весьма распространенный, например, в Париже, — это создание зелёных стен, насаждений и использование прочих планировочных средств, которые создают ощущение естественности среды.

Дворы в России же чаще всего запираются с помощью шлагбаумов, заборов, калиток и ворот с кодовыми замками, а само их пространство используется для парковки автомобилей.

Почему в наших городах ничего нельзя?

Григорий Ревзин

архитектурный критик, публицист, искусствовед, кандидат искусствоведения

Почему в городе ничего нельзя? Потому что население считает, что так безопаснее. Я бы сказал, что государство считает примерно так же, но эта практика сильно рифмуется с практикой создания законов. И если случайно сказать, что это можно, то сразу сделают так, что станет нельзя. Культура заботы такая, для кого-то мучительная, а для большинства — приемлемая.

Юлия Янковская

профессор УралГАХА, заведующая кафедрой архитектуры, доктор архитектуры

Искусственная среда — пространство, в котором находятся люди, немыслимо без системы ограничений. Формируя среду, мы выстраиваем иерархию с точки зрения доступности и приватности. Вопрос заборной культуры гипертрофирован в отечественной практике и показывает культурную и финансовую несостоятельность нашего общества. Полностью открытая среда не может существовать: в городской среде всегда есть объекты, которые действительно должны быть изолированы от обывателей и являются пространством ограниченного доступа.

Источник:
Urbanurban.ru