Житель Бабаевского района, до сих пор считающийся пропавшим без вести в Великую Отечественную, нашел свое счастье в Швеции, но на закате жизни мечтает узнать о судьбе мамы, оставшейся на Вологодчине.
В «Книге памяти Вологодской области» под номером 97бв значится рядовой Антонов Николай Тимофеевич 1921 года рождения. Там же указано, что в армию его призвали из деревни Ладышкино Санинского сельсовета Бабаевского района, а в октябре 1941-го он пропал без вести...
Но это неправда. Все неправда, кроме имени-отчества-фамилии, воинского звания да района. Даже год рождения не тот.
Сейчас ему 92. С осени 1944-го он живет в Швеции, и у него — советского солдата, попавшего в плен, а затем служившего в финской армии, но сбежавшего оттуда — другие имя и фамилия.
В Советском Союзе за сотрудничество с союзниками фашистской Германии его ждал бы расстрел, а в лучшем случае — сибирские лагеря.
Найди меня
Он укрылся в тихом местечке, где, согласно официальным данным на 2010 год, всего 241 житель (сейчас, говорят, чуть побольше — где-то полтысячи). Он, конечно, освоил шведский, женился на шведке (любовь всей его жизни, она, увы, скончалась в 1996-м). В 60-х получил шведское гражданство. У них родилось 8 детей, и теперь у него 23 внука и 20 правнуков. Но он никогда не говорил ни с ними, ни с кем-либо еще ни на русском, ни на финском, которым владел свободно, — из опасения, что его могут выследить...
В составленных Министерством внутренних дел Финляндии особых «розыскных» списках он фигурировал с 1945 года. Правда, с разными отчествами: то с настоящим — «Тимофеевич», то «Тихонович», то с совсем экзотичным «Тибонович». А вот фамилия везде не «Антонов», другая — сегодняшняя. В 1951 году кто-то (Министерство обороны СССР?), продолжая искать его, сделал соответствующий запрос в архивы Финляндии. Там подняли упомянутые списки, выяснили, что последний раз Николай Тимофеевич «засветился» в них лишь в феврале 1950 года, и, видимо, решили, что он... умер. Так и ответили. А после смерти Сталина в 1953 году финны и вовсе утратили розыскной пыл... Как бы там ни было, след Николая Антонова потерялся, и долгие десятилетия его никто не тревожил. Но родственники до сих пор боятся за его безопасность, поэтому убедительно просили нас не раскрывать ни его нынешние имя и фамилию, ни название места, где он живет.
Хотя теперь, как он говорит, терять ему уже нечего, жизнь прожита, и прожита, он полагает, достойно. И родственники его считают, что в то трудное время он выстоял — никого не предавал, а просто пытался выжить.
Родная кровь
В декабре 1993 года, накануне своего дня рождения, он, уступая просьбам детей, надиктовал одному из сыновей историю своей жизни. Эта Книга (для печати воспоминания не предназначались, но родные называют эти 36 страниц машинописного текста на шведском именно так — Книга) стала любимейшим чтением внуков, неотъемлемой частью их детства. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вторые имена у некоторых из его правнуков такие же, как его настоящее имя.
А одну из его правнучек назвали Мерседес-Пелагея. Пелагея — это в честь оставшейся в Вологодской области его мамы. Девочке всего шесть лет, но она очень гордится, что у нее такое необычное имя...
В «розыскных» списках Министерства внутренних дел Финляндии рядом с его фамилией указаны его якобы «двоюродные сестры» Анна и Лииса Ранталайнен. Друг дружке это действительно сестры, но никакого родственного отношения к нему они не имеют — это соседки по деревне, где он жил в детстве, и почему их внесли в списки как его ближайших родственников — загадка даже для него... На самом деле родственница у него была только одна — его мама, оставшаяся в Бабаевском районе. После войны он не решался искать ее сам, боялся даже написать ей — дабы не привлечь к ней внимание НКВД, а потом и КГБ.
Он потерял ее. Но не смирился с этим.
Человек сугубо гражданский, он за годы, прошедшие с той войны, успел переменить много мест работы: и плотничал, и помогал фермерам, и валил лес, и работал на сыроваренном заводе, и строил-чинил дома... Но куда бы ни бросала его судьба, перед глазами у него нет-нет да и возникал тот осенний день 1940 года, когда в Бабаеве мама провожала его в армию.
Это был последний раз, когда он ее видел.
Норвежская внучка
В мае 2014 года в администрацию Санинского сельского поселения Бабаевского района из райвоенкомата перенаправили письмо. Оно было из Норвегии.
«Мой дедушка родом из России, родился и вырос в деревне, — писала некая Эмили (фамилию не указываю по ее просьбе. — А.К.). — Когда его призвали на фронт, он попрощался со своей мамой на базарной площади в Бабаеве. Больше он ее не видел... Он ничего о ней не знает, не знает, сколько она прожила и где похоронена... Я хочу ему помочь».
Еще в этом письме Эмили упоминала, что жили они в местечке Slotinski недалеко от Бабаева. Но она сама русским не владеет (переводить письма ей помогает русская коллега по работе), а дедушка за прошедшие десятилетия родной язык подзабыл, да и произношение у него специфическое; вполне возможно, что названия эти по-русски звучат совсем иначе... (Потом, когда мы с Эмили начали переписываться на английском, оказалось, что эти опасения были не напрасны). В конце концов мы выяснили, Slotinski — это деревня Слатинская, расположенная в стороне от крупных автотрасс в 45 километрах от Бабаева (раньше ее называли также СлОтинская). Именно в этой деревне Николай Антонов жил со своей мамой с лета 1935 года (в эту глухомань они приехали не по собственной воле — их насильственно переселили из-под Ленинграда) до октября 1940-го, когда его забрали в армию (в армию, а не на фронт!)...
Но прежде следует несколько слов сказать о самой Эмили.
Она шведка, ей 30 лет. Выйдя замуж за норвежца, переехала жить в Норвегию (как она пишет, «до дедушки 6-7 часов езды на машине»). У них двое детей, сын и дочка. Своего первенца она назвала, между прочим, Сандер-Николай... Эмили, как она говорит, «соционом», по-нашему — социальный работник: трудится в офисе, занимающемся нуждами инвалидов, помогает им организовать нормальную жизнь. То есть работает, если оперировать российскими реалиями, в собесе.
Воспоминания деда, те самые 36 машинописных страничек, она читала не раз и не два, но, перечитывая их однажды весной, вдруг поняла: ведь это несправедливо, что дед, столько всего переживший и достигший столь почтенного возраста, так ничего и не знает о судьбе своей мамы.
Сначала СССР был для него закрытой территорией. В 90-х годах дяди Эмили сделали первые робкие попытки отыскать следы своей бабушки, но тщетно. В 1993 году, когда наконец появилась возможность навестить покинутую полвека назад родину, Николай Тимофеевич вместе с женой, сыновьями и прочими родственниками, в том числе с маленькой внучкой Эмили — большая компания набралась, человек десять, — отправились в Россию, в Санкт-Петербург, неподалеку от которого в финской деревеньке он когда-то родился. Однако туда, в пограничную зону, не попали — она по-прежнему оставалась закрытой. До Бабаева в тот раз так и не добрались...
Эмили надеется побывать там весной будущего года. Николай Тимофеевич для своего возраста крепок и здоров, но уже не в силах выдержать такое путешествие («Вот если бы десяток лет скинуть», — вздыхает он). Внучка же полна решимости поклониться могиле своей прабабушки, попросить у нее прощения от имени деда, прошептать ей, что у него все хорошо, что он не погиб...
Вот только где та могила?
Когда Эмили задумала отыскать следы прабабушки, то даже не знала, как ту зовут. Дедушка полного имени-отчества не мог вспомнить, он называл ее уменьшительным именем Paula — Паула. Но это на скандинавский манер, а по-русски, вероятно, Поля. Значит, ее могли знать Полина, Аполлинария, Пелагея...
Полное ее имя и отчество нашлись в бумагах под грифом «Секретно», хранящихся в архиве Отдела по учету погибшего и пропавшего без вести рядового и сержантского состава Министерства обороны России.
Под грифом «Секретно»
Не будь Интернета, Эмили не смогла бы за короткое время так продвинуться в своих изысканиях. А так она вышла на популярный генеалогический портал «Family Space», специализирующийся на поиске родственников. За символические деньги там согласились ей помочь. Стали проверять по выложенным в Интернет базам данных военного и послевоенного времени, не значится ли там житель Бабаевского района Николай Тимофеевич Антонов или члены его семьи.
И нашли. Через портал «Мемориал», хорошо знакомый всем, кто пытался найти своих родственников.
- ПОРТАЛ «МЕМОРИАЛ» (точнее — ОБД «Мемориал»; obd-memorial.ru) был создан нашим Министерством обороны в соответствии с поручением Президента РФ от 23 апреля 2003 г. №пр-698 по вопросам организации военно-мемориальной работы в РФ и Указом от 22 января 2006 года №37 «Вопросы увековечения памяти погибших при защите Отечества». Это обобщенный компьютерный банк данных, содержащий информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в годы Великой Отечественной войны.
Создатели портала, к чести их надо сказать, проделали огромную работу: за эти годы отсканирован уже практически весь фонд поступивших из военкоматов донесений, «уточняющих потери». Проблема лишь в том, что бумаги эти скомпонованы так, как подшиты в архивные дела — то есть не по порядку (впрочем, это вина не создателей компьютерной базы данных, а неразберихи, царившей в архивах Министерства обороны в послевоенные годы). И иногда документы, рассказывающие об одном и том же человеке, отнесены к однофамильцу или человеку со сходным именем-отчеством.
Так получилось и с Николаем Антоновым из Бабаевского района. В базе «Мемориала» есть существующий всего в двух экземплярах любопытный документ под грифом «Секретно». В этом «списке безвозвратных потерь рядового и сержантского состава Советской Армии», подготовленном Бабаевским райвоенкоматом и датированном 28 марта 1951 года, только один военнослужащий — Антонов Николай Тимофеевич. Там указаны его звание, год и место рождения, каким военкоматом и когда призван, а также что его «можно считать пропавшим без вести в июле 1941 года». И самое главное: в графе «Ближайшие родственники» — мать Антонова Пелагея Павловна, проживающая в Ладышкинском сельсовете Бабаевского района.
Документ №390
Итак, ее звали Пелагея Павловна. И, кстати, теперь понятно, почему в «Книге памяти», которая формировалась по данным военкоматов, в качестве места жительства Николая Тимофеевича ошибочно появился Ладышкинский сельсовет, где он никогда на самом деле не был. Просто там, оказывается, жила его мама...
Но позвольте, ведь они обосновались в деревне Слатинская, а это Волковский сельсовет, а не Ладышкинский. Почему же Пелагея оказалась совсем не там, где оставил ее сын Николай?
И второй момент: в той же «Книге памяти» отмечено, что он пропал без вести в октябре 1941-го. А в документе — в июле 1941-го. Почему такая разница?
На обнаруженном «списке безвозвратных потерь» — резолюция: «Запр. дату прекр. связи». А вот ответа на этот запрос о дате прекращения связи нет.
Но мы его обнаружили-таки, проверяя документы на всех Антоновых в той же базе «Мемориала». Это адресованное в Москву письмо №390 от 11 мая 1951 года за подписью бабаевского райвоенкома подполковника Боброва. Очень короткое: «Сообщаю, что последнее письмо от военнослужащего Антонова Николая Тимофеевича его матерью было получено в половине июля месяца 1941 года, точного числа мать не помнит»(орфография и пунктуация оригинала сохранены).
Так вот откуда фраза «можно считать пропавшим без вести в июле 1941 года» в первом документе! В качестве даты выбытия обозначали ту дату, которую указал военком. Но как он это делал? Это сейчас Гражданский кодекс обязывает считать пропавшего без вести человека погибшим только по решению суда и не ранее, чем через 5 лет после исчезновения. А во время войны просто-напросто добавлялось примерно месяца три к дате последнего известия или письма от солдата (вероятно, была какая-то секретная инструкция?). И это обозначалось как дата пропажи. А если человек жил на оккупированной территории, эти три месяца добавлялись к дате ее освобождения. В итоге получалось, например, что последнее письмо от человека пришло в 1941 году, а военком пишет: «Считать пропавшим без вести в марте 1944 года»...
Прибавляем к июлю три месяца — получается октябрь. Вот так волею инструкций и военкома (Боброва?) Николай Тимофеевич Антонов, сам того не ведая, «пропадает без вести» в октябре 1941-го.
Больше никаких документов касательно нашего героя в ОБД «Мемориал» найти не удалось. Нет даже обычного в таких случаях «подворового опроса», который проводили работники военкоматов согласно стандартной процедуре поисков. Кстати говоря, и сама-то процедура поисков запускалась либо по запросу сверху (что мы имеем в этом случае), либо по заявлению родственников. Однако никакого заявления от матери — единственной родственницы — в документах райвоенкомата нет. Трудно поверить, что она не интересовалась судьбой сына, успокоилась, получив извещение, что тот пропал без вести. Особенно после того, как спустя десять лет военные стали задавать вопросы, когда она получала последнее письмо от него...
Между прочим, последнее письмо должны были изъять и приложить к ответу на запрос.
Но этого сделано не было. Сомнительно, что поверили матери на слово. Вероятнее всего, их убедил упомянутый ответ из финского архива, что Николай Тимофеевич Антонов якобы мертв. Во всяком случае, на этом найденном нами документе стоит финальная резолюция: «Учесть проп. б/в».
Так на живом человеке появилось клеймо «пропавший без вести». Но это в документах. А что сказали матери? Что ее сын погиб? Почему она не пыталась его отыскать? Или не пыталась просто потому, что вскоре умерла сама?
И почему, в конце концов, она обитала не в деревне Слатинская, а в Ладышкинском сельсовете?
Могила Пелагеи
...В деревне Ладышкино — она одна такая на весь Бабаевский район — вот уже лет 15 никто не живет. От нее остались лишь теснимые лесом развалины четырех домов. И еще — кладбище за речкой.
На этом кладбище, где хоронили покойников со всех окрестных деревень, прямо у дороги есть одинокая заросшая могилка со старомодным железным крестом. А на нем — табличка, гласящая, что здесь покоится «Пелагея Павловна» (!), умершая в 1950-м году.
Вот только фамилия у Пелагеи Павловны, если верить табличке, отнюдь не Антонова...
Продолжение следует.
В тему
О пропавших без вести
СССР (Россия) — единственная страна-участница Второй мировой войны, в которой на государственном уровне не решен законодательно вопрос признания погибшими тех участников боевых действий, на которых нет компрометирующих материалов в архивах спецслужб. Из-за нескольких сот тысяч предателей и перебежчиков с сомнительной репутацией остаются минимум пять миллионов наших дедов и прадедов.
Хотя в части 2 статьи 45 Гражданского кодекса РФ сказано, что «военнослужащий, пропавший без вести в связи с военными действиями, может быть объявлен судом умершим по истечении двух лет со дня окончания военных действий», презумпция невиновности не срабатывает. Родственникам «пропавших» даже приходится отвечать на совершенно невероятные требования судов...
Вот конкретный пример из практики Вахитовского районного суда г.Казани, который приводит в письме Президенту РФ историк Михаил Черепанов. В 2011 году, рассматривая заявление сына пропавшего на фронте о просьбе признать отца погибшим, при наличии соответствующих документов из архивов о том, что среди пленных такой не числится, судья потребовал от истца указать обстоятельства, угрожавшие пропавшему без вести смертью, доказать безвестное отсутствие отца 65 лет после Победы и даже произвести опись имущества «пропавшего без вести». И все это продолжалось больше года. А всего-то и надо было оформить в наследство маленький деревенский домик...
27 февраля 2014 года в Общественной палате РФ прошли слушания «О роли гражданского общества в решении задач увековечения памяти погибших в годы Великой Отечественной войны защитников Отечества». Дискуссия развернулась по нескольким проблемам, в том числе рассматривалось предложение признать всех пропавших без вести в годы ВОВ погибшими.
Представители Министерства обороны РФ на это заявили: «У нас есть статистические данные, из-за которых мы выступаем против этого предложения. Масса людей действительно осталась на вражеской территории. А рассмотреть внимательно тех солдат, которые были скомпрометированы, — с этим мы согласны. Никто не мешает нашей стране выразить акт прощения даже тем, кто оступился тогда. Этот вопрос можно было бы рассмотреть и показать благородство нашей страны».
Но на высшем уровне никаких решений по этому поводу так до сих пор и не принято. Может быть, появятся в преддверии 70-летия Великой Победы?..
