Джон Глэд. Выступление на презентации перевода "Колымских рассказов"на чешский, Прага, 2013

[Блогово]

Выступление (на русском) Джона Глэда на презентации перевода на чешский шаламовского сборника "Левый берег" Яном Махониным, 18 сентября 2013 года, Прага. Видеозапись. Расшифровка и примечания в квадратных скобках мои.

«Был такой белый генерал Краснов, который эмигрировал после революции и писал плохие романы. Один роман был «За чертополохом», чертополох – это колючки, с шипами вот такими. И в этом романе генерал писал, что вся Россия обросла стеной из этого чертополоха. И на всех картах Россия показывалась, как черная непонятная масса, и красным буквами было написано: ЧУМА. Что мы знали о вашей жизни? [...] Для нас это была фантастика.

Мы должны считать, что вам повезло. Не потому, что он, Шаламов, открыл что-то об исторических судьбах. А потому, что был великим художником. Я говорил уже об этом раньше, о значении Шаламова. Конечно, говорили и об измерении политическом. Моя позиция: если бы он писал, как Толкиен, если бы никогда не было СССР, если бы он писал, как Борхес, фантазии, все равно это здорово, это прекрасно написано. Кого волнует, правильно ли Шекспир описал в «Гамлете» положение в Дании. Так что я вам завидую.

Что касается рукописи, то я не уверен, что я первый переводил. Есть такой американский славист, точнее, он не славит – компаративист, он увез рукопись «Колымских рассказов», и его жена прислала мне несколько его переводов, от руки. Я не исключаю, что он первым переводил. Первым – кто вообще переводил первый – был генерал в армии Южной Африки. [Известно об издании сборника «Колымские рассказы» на африкаанс. Тогда, хотя бы частично, переводы сделаны не с немецкого издания 1967 года, а с текстов на русском. Или речь идет о переводах исключительно на английский?].

Рассказы я сперва нашел в эмигрантском «Новом журнале». Потом они появились в эмигрантском «Посеве» и в «Гранях». Ну, конечно, «Грани» и «Посев» были изданиями, финансируемыми ЦРУ. Понимаете, говорят об искусстве, а репутации делаются. Шла холодная война. Тратились миллиарды. На идеологическую борьбу – крошки. Но для литературного мира крошки – это очень много. Когда поставили фильм «Доктор Живаго», это был апофеоз Пастернака.

Потом выбрали Солженицына. Кто-то, мы не знаем, кто. Были огромные издательства. Были деятели из ЦРУ. Но кто-то принимал решения. В искусстве – сходите в музей иногда. Некоторые художники популярны потому, что они сидели за нужным столиком в нужном парижском кафе. Есть, понимаете, реклама.

А тут – никто не хотел Шаламова рекламировать. Я получил пятьдесят отказов. Когда вышли рассказы, были потрясные рецензии. Но был поразительный контраст между реакцией издательств тогда, а потом критиков. [...]

Шаламов не только осудил людей, которые его печатали, Шаламов осудил и свои рассказы [речь идет о «Письме в ЛГ» 1972 года]. Он сказал, что они уже не актуальны. [...] Представьте, что были раскопки в Греции. И мы узнаем, что Гомер был взят в плен своими врагами, его держали в ужасных условиях, 17 лет. И он подписал документ, что тематика «Одиссеи» «снята жизнью».