В году этак 97 я учительствовала в одной козырной гимназии на Петроградке. Откровенно говоря, хвастаться этой историей мне не с руки - я тогда здорово слукавила, устроившись туда беременной, да еще и по знакомству. Но я, понимаете ли, заканчивала университет, муж писал не имеющие шумного коммерческого успеха картины в стиле пуантилизм, в общем, меа кульпа, но вопрос выживания стоял остро.

Ежедневный рацион состоял из гречки и вареной свеклой с подсолнечным маслом, и я постоянно изнывала от голода. Были еще серые макароны с Садовой, превращающиеся в уютные лохмотья уже на третьей минуте варки. По выходным в мясном ларьке у метро Лиговский проспект приобретались 3 сардельки - мне, мужу и большой желтой собаке-нищему, постоянно дежурившей на посту у кассы. Я регулярно заходила в универсам на Пушкинской в надежде попасть на дегустацию. Раз где-то в месяц отрывалась у родителей, до изжоги. Роман Гамсуна "Голод" вызывал сочувственную улыбку: да, брат, ты знал, все так и есть. Иногда свекровь присылала с Кубани посылкой белоснежное рассыпчатое сало, лессированное нежными розовыми полосками. Муж нарезал его крохотными параллелограммчиками и глубокомысленно замечал: "Я аскет, но я позволяю себе мясо". Мы ели его прямо с разделочной доски, а иногда готовили из него плов.

Короче говоря, мне до зарезу нужна была работа.
В нашей модной гимназии практиковался стопроцентно негласный, но очень приятный учительский бонус - перекрестное репетиторство. Схема была такая. Так как заведение являлось по всем параметрам престижным, троечники отсеивались. Родители, натурально, были готовы на все, лишь бы дитя продолжало образование в солидной школе. Тогда в якобы гуманитарных целях несчастную табула раса педагог направлял к своей коллеге на дополнительные занятия. В общем, задумка довольно тонкая - при таком раскладе и учитель сыт, и ученику польза.

Я раз пришла в институт прямо от ученика. Мой тогдашний вид до сих пор добавляет пряную ноту в наши и без того непресные воспоминания на встречах однокурсников - тонкие ножки, поддерживающие высокий восьмимесячный живот, в руках - авоська с капустным кочаном. Одышка ("в доме, где мне дали капусту, нет лифта"). Но не выбрасывать же! Пока я совещалась с научным руководителем по вопросам моей магистерской диссертации, верная подруга охраняла кочан в коридоре. 

Тут вжик, отбивка, новая глава. 
15 лет спустя.

То, чем я была беременна, родилось, выросло и отказывается понимать математику. А надо заметить, что современная школа сделала мощный рывок вперед. Нынешние учителя и студенты могут быть совершенно спокойны. Теперь в любой, самой затрапезной школе, без репетитора не обойтись. Именно для этого, по-видимому, придумали такую специальную штуку - ГИА. Типа, государство позаботилось обо всем. Нет денег на зарплату преподавателям в бюджете? Не проблема. Им доплатят родители, если хотят, чтобы ребенок закончил школу.

Лично я читала русский. Приводится пример лингвистического рассуждения. Доказывается, что прилагательные в языке - нужны. Попутно задевают глагол, противно называя его "самой огнепышущей" частью речи. Самостоятельно же ученикам предлагается аргументировать утверждение, что приставки и окончания приобретают свое значение только в предложении. Блин, как бы я хотела посмотреть на узкий лобик того методиста, отбомбившегося на элементарной аксиоме, а детям предложившего вопрос, в ответ на который была бы уместна диссертация. Ладно.

Математику я уже не смогла, и мы пригласили Никиту. Учится он в Университете, а на уроки ездит на Пионерскую, то есть тратит 3 часа только на дорогу "туда". Я не могу себе этого представить. Какая дьявольская штука эта молодость! Сжимаю зубы, чтобы не сказать в отчаянии "как быстро летят годы". Ведь я тоже когда-то бодро шагала по этому пути, со своим кочаном. Отмахиваясь от ненавистных экзистенциальных вопросов, спрашиваю студента:
- Господи! Как далеко вам ездить! Может, вам бы лучше поискать учеников в Петергофе?

Юнец лучезарно улыбается мне в ответ. Его оптимизм прямо-таки радиоактивен.
- А там мы уже всех обучили!

И потом, чтобы прекратить уже этот непрерывный внутренний плач, что жизнь идет, что жизнь прошла, равномерно распределенная на неудачи и ошибки, и редкие, кратковременные уколы эйфории, ты говоришь себе: "Что же я сделал такого, чтобы хоть как-то оправдать свою совесть, свое существование?"

Мучительно морщишь лоб, трешь переносицу.. Что же, что? Господи! Точно! Вот оно: я накормил репетитора.