Однажды, спустя годы, я дирижировал в Ленинграде на концерте, посвященном шестидесятилетию Пятой. Поскольку Мравинского, который был главным исполнителем шостаковичевских симфоний, уже не было в живых, дирижировать его оркестром позвали меня. В финальной части есть место, где у Шостаковича проходит диссонанс. Вдруг на репетиции слышу - музыканты играют вместо него что-то красивое. Просто Сен-Санс какой-то. Оказывается, в их нотах так написано. Мне объясняют: "Исправил переписчик. У нас был такой талантливый переписчик, библиотекарь оркестра филармонии, который исправлял ошибки авторов". Я говорю: возьмите ручки и верните бемоль. Там должен стоять си-бемоль. Шепот, ропот, потом встает старый пердун из первых скрипок: "Мы, - говорит, - так играли в присутствии Шостаковича, и он ничего не сказал". Я говорю: "Конечно, он ничего не сказал. Вы хотели, чтобы он сказал? Может, вы не знаете, как он жил, не понимаете, что ему грозило за каждый диссонанс?"

Принес им на репетицию старый том: вот, показываю, смотрите, переложение симфонии для фортепиано, изданное перед первым исполнением, здесь рукой Шостаковича си исправлен на си-бемоль. Прошу вас внести исправление в свои партии.

Они с раздражением вписывают бемоль - но играют по-прежнему. Остановил оркестр: "Если во время концерта я услышу, что кто-то сыграл си вместо си-бемоль - на этом концерт закончится". Такой разговор они поняли.

Потом я рассказал эту историю Гликману. Он говорит: "Знаете, Рудольфино (он так называл меня с ташкентских времен), перед премьерой Пятой ко мне подходили музыканты и просили: поговори с Д.Д., пусть уберет еще пару диссонансов. А то как бы чего не вышло". И вот, значит, Шостакович не убрал - библиотекарь поправил.

Из книги-подстрочника "Нота. Жизнь Рудольфа Баршая, рассказанная им в фильме Олега Дормана".

По-моему, этот подтертый бемоль в некотором роде не менее жуток, чем лагеря и расстрелы. Просто подумайте: бемоль в партитуре.