С продавщицами и официантами я предпочитаю «дружить» Ну то есть я с ними приветлива, улыбчива, и они в ответ тоже. Нет, не заискиваю, просто мне нравится, когда меня обслуживают с улыбкой, а она часто как в песенке — поделись улыбкою своей, и она ...ну в общем, вы знаете.

Вот до того, как я переехала в нынешнюю квартиру, был у меня свой придворный магазин — ну тот, который в семье обычно называют «наш магазин», ближайший к дому, где есть все — от сигарет до мяса-хлеба-молока, и куда бегают за всякой мелочью, или в непогоду, или если соль-сахар кончился.

И вот в сигаретном (для других он вино-водочный, но я туда за минералкой и сигаретами ходила) была такая разбитная продавщица. Всем знаком ее тип — дородная полногрудая молодуха, (лет двадцати трех, выглядящая почти на сорок) зычно покрикивает на грузчиков, громко спрашивает через весь магазин в другой отдел — Ниин, пятихатку не разобьешь по сотке? — милостиво прощает покупателям отсутствие тридцати копеек или рубля — царственно — потом занесете.

Такие обычно любезны с чистой публикой, уважительны к их капризам, могут припрятать пару пачек сигарет любимого сорта, если они кончаются, а покупатель того гляди заглянет, на опустившихся пьянчужек смотрят свысока, но как на неудалую родню, с пониманием и некоторой брезгливой нежностью.

Ну вот такая была продавщица. Оля. За три года я кое-что узнала о ней , по ее кратким фразам, по разговорам с другой продавщицей, по ее болтовне по телефону (когда она , не отвлекаясь от телефонного трепа, ловко выдавала покупки, принимала деньги и отсчитывала сдачу), или когда она выходила поболтать с продавщицей цветочного прилавка, а я рядом курила возле крылечка.

Как-то пришла с огромным фингалом, угрюмая. С Андрюхой подралась — отвечала всем интересующимся. Андрюху ее (дебелого парня, который где-то работал охранником, но чаще отирался возле ее магазина с такими же друзьями ), я видела на следующий день — тоже с фингалом, кстати, не дала она ему спуску. А, может, он ей, и так могло быть.

И вот как-то курила я, выйдя из магазина, и она тоже вышла покурить и поговорить по телефону.

— Наташа, блин, ты офигела, да? У тебя совесть есть? Ты офонарела просто, сколько можно? Я блин приеду, сама потащу тебя на стерилизацию!- ругалась она в трубку. Что значит, пристроишь? Это ж дети, не котята, блин, Наташа! Да сама пошла! (ну я тут сгладила ее выражения, ругалась она грубо, и была очень возмущена)

Она нервно отключила телефон, закурила нервно сигарету, и тут уткнулась взглядом в меня.

— Вы извините, что я тут материлась, — сказала она , - просто не могу сдержаться. Такая идиотка сестра у меня. Третий раз беременеет! А она ж пьет, не работает, у нее уже двух детей забрали, родительских прав лишили.

— Младшая? — спрашиваю я, — сестра.

— Да какое там! Старшая. Живем мы под Вологдой, мать больная, я, Наташка со своим мужиком, с Артуром гребаным, и еще Юля, та еще в школу ходит. Я сбежала. Вот пол-зарплаты туда перевожу, Юле. Тоже жду, когда она школу окончит, сюда ее заберу, человека из нее сделаю. Там потому что вообще п****ц. Мать больная, Наташка пьет, работы нет...Вот сдаст экзамены, заберу ее сюда, к нам с Андрюхой.

А Наташка...Ей уже тридцатник, она первого родила, даже к врачу с ним не ходила, сестра из города приехала патронажная, Максиму было три месяца, отругала — в доме срач, ребенок весь в говне, она бухая. Потом вот, когда ему годик был, был суд, ребенка отобрали. Ее лишили родительских прав.

А она опять беременная. Я говорю — дура. Делай аборт. А она говорит, от беременности женщина расцветает, а аборт — он для организма вредный. И грех это, убивать.

Ну, короче, приехали какие-то американцы, усыновили Максима, ему полтора, что ли, было. А она опять — родила. Девочку. Ну, короче, они узнали, давайте, говорит, мы и девочку заберем. Девочка такая слабенькая была — ну, а чо, она ж бухая вечно. Но красивенькая, беленькая такая, глазки такие синие-синие.

Но нельзя ж усыновлять — она ж дочь ее. Ну они там надарили игрушек, денег оставили — Наташке моей — купите, мол , дочке, все, что нужно. Ага, все , что нужно. Бухла им было нужно. Короче, ее и в этот раз лишили родительских прав.

Те американцы узнали — они Наташке моей деньги присылали, письма писали, как мол, Наденька растет, все такое. Прикатили. Подают на усыновление. А там прям битва разгорелась — какие-то москвичи нацелились, и еще какая-то семья из Австралии, что ли. Говорю же — девочка загляденье, хорошенькая, умненькая. Только здоровье не очень. Что-то там с сердцем , астма...В общем, американцы все же победили. Им отдали, потому что у них уже Максим, брат родной Надин...

И вот эта дура звонит, говорит, опять беременная. Я злая — не могу! А она говорит — мои дети всем нравятся — отберут — не пропадут.

Представляете?

Мы с ней пообсуждали ее непутевую сестру, я пошла домой, она — за прилавок.

И вот как-то летом уже прихожу за сигаретами. Она мне говорит — помните, про сестру рассказывала? Родила. Двойню. Две девочки. Аня и Марина. Она родила и написала отказ сразу, в роддоме. У***ще. Перед соседями стыдно.

А еще через пару месяцев прихожу, она мне — вот, встречайте — сестра моя, Юля, тоже тут будет работать. Рядом с ней стояла такая же дородная, высокая девица с длинными тщательно завитыми локонами густых русых волос, еще не изуродованных перекисью водорода, как у сестры. Улыбнулась — крепкие крупные белые зубы, чуть коровий взгляд, большая высокая грудь, тяжелые бедра — здравствуйте.

Сестра любовно и покровительственно на нее поглядела — вон там. Там Балтика стоит, указала нерасторопной пока сестрице.

— У меня на нее большие планы. Сейчас пока лето, торговля бойкая постоит за прилавком, заработает себе на юбку да на туфли, то—се. А потом я отправлю ее на курсы парикмахеров. Хорошая профессия, правда? Чистая. Не то что я тут с алкашами этими целыми днями.

— Хорошая. — согласилась я. —А как же ваша старшая сестра?

— А что сестра? — нахмурилась, — бог ей судья. Сопьется совсем. Никто жалеть не станет. Детей жалко, но все ж пристроены. Вот и двойняшек уже забирают, Юля говорит.

— Американцы опять?

— Нет, немцы какие-то. Из Швейцарии, в общем.

А потом я переехала, и не знаю, как там поживают три вологодских сестры и их племянники.