Вологда в 1923 г. (страницы новой книги)

[Блогово]

Август 1923 года в Вологде, как и положено летнему месяцу, радовал граждан теплыми днями и созревшими в палисадах фруктами. Гремели последние летние грозы, дождевые потоки сносили с улиц в придорожные канавы грязь и эта, существовавшая еще с царских времен ливневая канализация, обеспечивала худо-бедно порядок на городских улицах.

Шёл шестой год революции. Советская власть, расправившись с белогвардейцами и их пособниками, начинала строительство новой жизни. На просторах некогда простиравшейся от реки Шексны до Уральских гор Вологодской губернии теперь было несколько новых территориальных образований. Собственно Вологодская губерния осталась в пределах своих дореволюционных западных уездов: от Грязовца на юге, до Каргопольских и Вельский волостей на Севере и Тотьмы на восточной окраине. Промышленности в губернии почти нет, если не считать железнодорожные мастерские и фабрику по производству бумаги,- одни кустарные промыслы, земледелие да лесозаготовки. Горожане живут по маленьким городкам, всё больше своими огородами, чем служебным заработком. Основная масса жителей по-прежнему крестьяне.

Северные уезды губернии в Гражданскую побывали на линии фронта в борьбе с интервентами Антанты и «белыми». Некоторые жители успели повоевать на обе стороны. Линия фронта хоть и была очерчена на оперативных картах, но в действительности перейти с одной стороны на другую особого труда не составляло. В прифронтовых деревнях всегда были охотники сходить «на ту сторону», провести нужного человека или совершить какую либо коммерцию. Весной 1920 года война закончилась. Советская власть вернулась в Архангельск, и Вологда из места пребывания ставки Шестой армии снова стала обычным городишком, малозначительным на просторах теперь уже Советской России.

В городе засилье деревенщины: понаехали за годы войны, обросли имуществом, стали советскими служащими, а на лбу одна ЦПШ с двумя классами образования, и никакой культуры быта. Откуда ни возьмись, в городе появилось много инородцев. Раньше, бывало, всех с иноземной фамилией жители знали наперечет, теперь другое дело — в каждом учреждении обязательно есть товарищи с еврейскими, малороссийскими и прибалтийскими фамилиями. Интернационал! И все вместе они строят новую Советскую республику.

Что бы в Вологде без инородцев делали? Ничего хорошего, все кругом «свои» да «наши», разве можно по-свойски отказать человеку? А раз так, то налицо злоупотребления доверием Советской власти. Злоупотреблений много, как правило,- это разгильдяйство, самоуправство, растраты, кумовство, -бытовые преступления одним словом. Советская власть к таким преступникам не строга, особенно если выясняется, что совершивший проступок — классово близкий человек или, того чище, герой войны или революции. Такому могли на первый раз и простить, но с выговором по партийной или общественной линии. Но если провинившийся из «бывших», то его наказывали по всей строгости закона. Тюремные сроки, правда, давали небольшие, но зато могли отправить на Север валить лес или коротать время в соловецких лагерях, куда Советская власть с охотой отправляла преступников из социально неблагонадежных слоев населения. С приезжими договориться было труднее, встречались принципиальные товарищи, которые имели именное оружие и заслуги перед Советский властью. Их боялись, и благодаря этому в городе поддерживалась видимость порядка. Здесь не было той жестокости, которая после войны захлестнула Беломорский Север, но память о грозном комиссаре Кедрове, квартировавшем в Вологде в 1918 году, жила в каждой семье.

Несмотря на летнее время, основные цвета в городе — в серо-коричневой гамме. Конечно, виновата пыль и плохое санитарное состояние улиц, но не только они. Дома уже несколько лет никто не подновлял, краски выцвели, штукатурка начала осыпаться. Конечно, в городе на транспарантах и вывесках много красного кумача, но он почему-то не добавляет яркости в городской пейзаж.

Стороннему человеку кажется, что все организации в Вологде на одно лицо: губпродком, губфинотдел, губгол. и так далее, до бесконечности. Вывески, не блиставшие эстетическим совершенством еще в дореволюционные времена, теперь и вовсе были написаны абы как, то буквы высокие и тощие, чтобы за рамку не вылезти, то наоборот — толстые и неказистые. А бывает, что слово не поместилось, и последнюю буковку, а то и не одну, делают выносной. Издали таких букв не видно, и надпись смотрится очень смешно. Заезжий дизайнер, поглядев на изыски вологодских вывесок, как-то философски заметил: «Арт нуво де ля рюс».

Местные жители, занятые ежедневными поисками хлеба насущного, совершенно не обращали внимания на такие пустяки. Какая разница, в каком городе жить? Главное, чтобы был хлеб и зимой запас дров, остальное, включая мануфактуру, конечно желательно, но это предметы далеко не первой необходимости. Плохо одевались многие, и за годы Гражданской войны это стало своеобразной модной деталью, обозначающую принадлежность к новой власти. Впрочем, так думали далеко не все, и в губернских учреждениях среди тех, кто имел доступ к распределению продукции, на смену аскетизму военных лет стали понемногу приходить аксессуары благополучия в виде хороших хромовых сапог, добротной материи для гимнастерки, брюк или платья. Газеты клеймили «совчванство», но гражданам, изголодавшимся за годы войны по хорошей одежде и спокойной жизни, очень хотелось походить на новых советских ответработников, так непохожих на комиссаров времен Гражданской войны и военного коммунизма.

Новый мост нач. 20-х.

«Новый» мост в 1920-х гг. ( фото из группы СВ).

Вологжане после службы любили прогуляться вдоль реки Вологды. Некогда вдоль по берегу мимо Софийского собора и далее до Нового моста были проложены деревянные настилы с поручнями. Кое-где этот аксессуар довоенного комфорта еще сохранился и использовался для променада отдыхающих. У реки не было пыли и удушливого запаха придорожных канав. Берег кое-где уже начал зарастать ивняком, но необходимость доставки дров водным путем заставляла содержать подъездные пути в рабочем состоянии.

На реке было полно «ершей» — плотов, в которых сплавляют вниз по реке бревна. Часть «ершей» разбирали в городе, пилили, кололи и укладывали тут же на берегу реки в поленницы для распределения по учреждениям и на продажу гражданам. Некоторые бревна цеплялись за дно на обмелевшей к концу лета реке, выбивались из сцепки и загромождали фарватер, упираясь одним концом в ил, а другим чуть показываясь над волнами. Это называлось по-местному «топляк». Налететь на лодке на него было большой неприятностью. Поэтому власти сквозь пальцы смотрели на то, что предприимчивые вологжане с баграми охотятся за «топляками» и пользуют по существу ворованный лес для своих нужд. Но леса было много и на эту «деятельность» никто внимания не обращал.

Советской власти было не до коммунального хозяйства, город хирел на глазах. Обыватели привыкли к тому, что завтра может быть хуже, чем вчера, но не предполагали, какие грандиозные перемены готовит им власть победившего пролетариата. Пока в этом плохо организованном провинциальном мирке все чувствовали себя вполне уютно.