С 1953 года в Кувшиновской психиатрической больнице под Вологдой находился безвестный солдат, потерявший память после тяжелейшей контузии во время войны.
В истории болезни был записан как Виктор.
«В контакт ни с кем не вступает. Целыми днями стоит в столовой в одной позе. Мышление разорванное. На вопросы отвечает не по существу, прислушивается к чему-то, полон бредовых переживаний». «Жалуется на беспричинное чувство страха, на головные боли. Дезориентирован. Контакту мало доступен, ни с кем не общается. Сидит неподвижно, безучастен ко всему. Прислушивается к чему-то. Погружен в мир своих переживаний».
Спустя несколько лет — «Спокоен. Бредовых идей активно не высказывал. Контакт с больными формальный». «В месте пребывания и во времени ориентируется неточно». «Контакту доступен».
Весной 1970 года он выплыл из того провала, в который его забросил взрыв бомбы. Он подошел к лечащему врачу, Раисе Геннадьевне Варакиной — «Я не Виктор, я Михаил».
Так солдат Михаил Смолин вернулся из небытия спустя 25 лет после Победы.
Он продиктовал письмо матери, которая умерла в 1950 году:
«Здравствуйте, мамаша Прасковья Петровна, и сестра Александра, и брат Борис. Пишу Вам письмо. Напишите, как Вы живете, если можете, приезжайте. Здоровье хорошее, живу хорошо, но очень хочется повидаться. Жду ответа, выписки из больницы. Очень хочется домой.
Пишите, жду, или приезжайте.
21 Марта 1970».
И подписался самолично, кривыми, неровными буквами — Смолин Михаил Алексеевич.
И адрес на конверте — Никольский район, Краснополянский сельсовет, деревня Коныгино, Смолиной Прасковье Петровне.
Его призвали в Красную Армию в 1936 году. Отслужив срочную, он домой не вернулся, остался в Ленинграде. Отсюда перед самой войной и написал матери, что, мол, все хорошо, жив-здоров, работает на заводе. Еще написал, что собрался жениться, — Варя, коныгинская землячка, тоже здесь, в Ленинграде, — приехала учиться.
Там и призвали в начале войны, там и попал в страшную блокаду.
… До сих пор скрываются масштабы гибели ленинградцев во время блокады города. Официальная версия — «за время блокады в Ленинграде от голода умерло свыше 641 тысячи жителей, десятки тысяч истощенных ленинградцев умерли во время эвакуации. В 1943 г. в Ленинграде оставалось не более 800 тысяч жителей».
На самом деле —
Начальник Управления предприятиями коммунального хозяйства Ленинграда Н. Г. Карпушенко докладывал на заседании бюро Ленинградского горкома ВКП (б) в сентябре 1942 г., что «только на Пискаревском кладбище с 16 декабря 1941 г. по 1 мая 1942 г. было вырыто 129 траншей глубиной — 6 метров, шириной — 6 метров и длиной — 180 метров каждая для братских могил. За период с 1 июля 1941 г. по 1 июня 1942 г. было вырыто 146 таких братских могил на Серафимовском, Богословском, Пискаревском и Волковом кладбищах общей протяженностью 26 километров 420 метров и в них захоронены 1093695 покойников».
Больше миллиона ленинградцев погибло только за один — первый блокадный год, а впереди было еще полтора года голода и холода.
Перед войной в июне 1941 г. в Ленинграде проживало 3,2 млн. человек, а на 1 января 1944 г. осталось только 560 тыс. жителей. Разница — 2 млн. 640 тыс.
Вывезти из блокадного Ленинграда удалось совсем немного людей
Как результат — за всю 900-дневную блокаду города погибло от голода, холода, артиллерийских обстрелов и авиационных бомбежек по самым осторожным, приблизительным расчетам не менее 2,3 млн человек. Это — если не учитывать эвакуированных в Ленинград из пригородных районов.
… В 1943 году случилось чудо — солдата Михаила Смолина из блокадного Ленинграда отправили на родину — для поправки здоровья.
Как уж можно было поправиться за 10 дней после двух лет голодного блокадного пайка? Но — через десять дней Михаил ушел в военкомат — и сгинул. Мать получала пенсию за сына, после того, как пришло извещение от том, что её сын пропал без вести.
И вот, спустя 25 лет после окончания войны, Михаил Смолин увидел своего брата Бориса, и узнал его.
Хэппи энд?
Нет, не ту страну назвали Гондурасом.
Михаил остался в больнице, лечился еще долгих восемь лет. Ушла на пенсию Раиса Геннадиевна Варакина.
Новая заведующая отделением хотела выписать Михаила Смолина и направить его к родным. Борис Алексеевич просил врачей прежде оформить младшему брату военную пенсию, запросить соответствующие военные ведомства и архивы. «И материально будет полегче, — объяснял он, — но главное, люди же сейчас подумать могут: уходил-то брат на войну, но где-то, видно, отсиделся, ни с чем вернулся».
20 января 1978 года Борис был в больнице, пытался договориться, а спустя пять дней увидел брата в своем дворе — без варежек, с голыми красными руками. Серые пижамные штаны, фуфайка накинута, дырявые валенки.
Вот так, без копейки денег, его посадили в самолет и отправили в Никольск. В кармане — только справка, что он 25 лет лечился в Кувшиновской психиатрической больнице. Даже до аэропорта сопровождающего не дали — в самолет Михаила посадил сосед по палате, Михаил Давыдович Ляликов.
Как уж он дошел эти километры от аэродрома до Никольска, и еще 4 километра до родной деревни? Ладно, мороза не было
В родном доме ему не все были рады –Доездился в больницу, сам теперь и возись. — сказала Борису жена.
Не больно гостеприимно приняли и в Собесе — А может, он дезертировал и его поймали.
Выручила вера в силу печатного слова — написали в газету «Известия».
Сотрудница отдела писем Надежда Петровна Кудрявцева направила письмо в приемную Министерства обороны СССР, запросила Центральный архив и Главное управление кадров Министерства обороны. В кратчайший срок был решен вопрос о назначении Михаилу Алексеевичу Смолину военной пенсии.
Правда, ни одна самка собаки, ни с погонами, ни в штатском, не озаботились поговорить с самим ветераном, подумать, как он будет жить дальше.
А как он жил, после контузии и тяжелой болезни, после килограммов лекарств, что скормили ему за эти годы?
Помогал в хозяйстве, картошку помогал сажать, окучивать, копать. В магазин за продуктами ходил каждый день. На пенсию свою купил две пары сапог, резиновые и юфтевые, хоть и уцененные.
Но в родном доме не пожилось — известно, ночная кукушка…
Ушел к сестре, в Никольск.
Племянник, Михаил Александрович, обратился в Никольский райвоенкомат, чтобы оказали единовременную помощь победителю, только сейчас вернувшемуся с Великой войны.
Там по барски огрызнулись — Куда с суконным рылом? Ежели бы офицером был, тогда помогли бы. А солдату — кукиш, и совет — обратиться в Собес.
А еще племянник обратился в областной военкомат, с просьбой выделить дяде, который и пешком ходил неуверенно — автомобиль «Запорожец».
А вдруг получится?
Не получилось…
Не получилось и расширить жилплощадь за счет соседей, со ссылкой на дядю. Соседей из мезонина не выселили, а вот сестра уехала к дочери, в другой город.
А сам Михаил Алексеевич вдруг уехал в интернат для хроников, под Кирилловым. К этому времени интернат в Горицах закрыли, и на базе его подсобного хозяйства создали психоневрологический интернат
До сих пор лично я не понимаю, как это случилось. Кто написал заявление с просьбой отправить Михаила в дом инвалидов? И брат Борис, и сестра Александра, и племянник показывали друг друга, однако все отказывались от заявления.
Написал сам? И подписывался то с трудом.
Спустя много лет до нас доносятся оправдания родственников. В рассказе корреспонденту «Известий» Эдвину Поляновскому (публикация 1979 года.)
И брат, и племянник вспоминали, какой Михаил был услужливый, тихий и стеснительный. «Если не предложишь, так и будет сидеть, — рассказывает брат.– А если предложишь, спасибо, говорит, я два раза в день ем, и даже один раз мне хватает». А еще очень чуткий был. «Сестра болела, — вспоминает Борис Алексеевич, — так он к ней все в больницу ходил, за два километра. И я болел — аппендицит был, — полмесяца лежал, дак он ко мне каждый день приходил».
— Конечно, — размышляет сейчас племянник, — если бы у него не вторая группа была, а первая, мы бы его обратно взяли. Он бы тогда не семьдесят рублей получал, а сто. Он бы тогда эти тридцать рублей моей теще платил, а она бы за ним присматривала».
Тогда же корреспондент встретился с бывшим лечащим врачом, Раисой Геннадиевной Варакиной, и спросил, нельзя ли его в Полькино перевести, этот дом инвалидов всего в двух километрах от Коныгино, от родины.
— Можно, — сказала она.– И, конечно, первую группу инвалидности он получить должен. Это дело надо поправить!
Вот и все, что мне удалось узнать об этой истории.
Как кончил жизнь солдат, вернувшийся с войны спустя четверть века, узнать не получилось.
Ровно полгода я переписывался, перезванивался с Управлением социального обеспечения Вологодской области, где хранятся журналы солдат, умерших в Горицком и Андогском доме инвалидов в 40-50-х годах, до тех пор пока не получил от Главы департамента труда и социального обеспечения Вологодской области окончательное и бесповоротное НЕТ на выявление имен героев, которые умерли в Горицах и Андоге. Кстати, консультировал главу Департамента Госархив Вологодской области! Это, мол, нарушает закон о персональных данных.
»…установлено ограничение на доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а так же сведения создающие угрозу для его безопасности, на срок 75 лет со дня создания указанных документов».
И далее: »…выдача Вам разрешения на работу с персональными данными конкретного гражданина, проживавшего в Горицком доме-интернате престарелых и инвалидов, возможна после представления Вами его письменного согласия, либо письменного согласия его наследников».
Вот так! Или заказывай спиритический сеанс для получения письменного согласия инвалида, умершего 30 лет назад, или с помощью экстрасенса найди его родственников, которые ничего не знают о судьбе умершего ветерана.
Теперь вам понятно, почему я даже не обращался по поводу ветерана, жившего малое время в психо-неврологическом интернате близ Кириллова? Закон о персональных данных, мать вашу!
Так что мне даже не удалось достоверно установить, в Вогнемском или Пустынском интернате был Михаил Алексеевич Смолин, предположительно — 1914 года рождения, место службы — 48 ап 13 сд 42 А ЛенФ|14 сп 72 сд. Трижды призванный в армию — в 1936, в 1941 и в 1943.
Да-да!
Как мне сообщил на условиях анонимности источник в Военкомате, в 1943 году его вновь призвал Никольский РВК, хотя были все основания комиссовать его еще до войны — в молодости, после окончания речного училища, его жестоко избили, в том числе и по голове. Три месяца лежал он в Архангельской областной психиатрической больнице. Потому и засунули обученного речника в пехоту…
Но — мясорубка войны требовала сырья — В 1941 году из Никольского района мобилизовали 4 115 человек, в 1942 году 3 786 человек, в 1943 году 1263 человека.
Среди них — и чудом выживший в блокадном аду Михаил Смолин.
Официально — пропавший без вести в феврале 1944 года.
Вернувшийся на родину, в страну незнакомую, в 1978 году.
На площадях городов и поселков висели плакаты — Никто не забыт, ничто не забыто.
На деле…