Снова про пытки

[Блогово]

Общалась сегодня с бывшими коллегами из прокурорских. Они безоговорочно согласились - пытки это ужасно. НО, уточнил один из них, пытки пыткам рознь. Пересказываю близко к тексту. Избиение задержанных/подозреваемых/обвиняемых - это одна история. Избиение заключенных - другая. В первом случае у оперативников есть мотив, он ужасен, порочен, дик, но он хотя бы есть - раскрыть преступление, заработать палки, поднять процент раскрываемости.

Это как бы производственная необходимость, неотъемлемая часть оперативной работы. А вот избиения заключенных действительно чистый садизм, ибо в них нет совершенно никакого практического смысла. Осужденные и так уже лишены свободы, элементарных прав и даже минимальных человеческих условий существования. И такие избиения - просто ритуал, этакая профессиональная субкультура, которую действительно нужно менять, но фактически это невозможно.

Так что бывают, оказывается, оправданные пытки, с практическим смыслом. 
Есть такое слово, изначально из оперско-следаковского жаргона, но плотно вошедшее в повседневный бытовой обиход - «колоть». В него давно вкладывается совершенно однозначный смысл – пытать и издеваться. А я помню времена, когда оперативники были с юридическим образованием (пойди найди сегодня таких), и людей, для которых процесс раскрытия был наукой интеллектуально-психологического свойства. Они почему-то слушали лекции Антоняна, изучали Шестакова и Костенко, штудировали криминологию и психологию, в деталях осваивали тактику допроса.

Чудаки какие-то - так напрягались, когда можно просто «слоника», «ласточку» и что там еще бывает. А по сути, все дело в «палках» - пресловутом проценте раскрываемости, ради которого все это массовое нечеловеческое рвение. Убери этот фактор - и цели, и суть, и методы работы совершенно изменятся. Помню, как мой отец, поехавший в 1995-м в Америку по обмену прокурорским опытом, задал чикагскому прокурору вопрос про процент раскрываемости убийств. Тот долго не мог понять, о чем речь, но когда все-таки въехал, что имеется в виду, изумленно вскинул брови: «А для чего это?»