“Рощенье. Девушки и зверюшки”

[Блогово]

Небольшая и довольно ординарная внешне вологодская церковь Усекновения главы Иоанна Предтечи, что в Рощенье сохранила ансамбль монументальной живописи 1717 года. Когда-то эту церковь выделил из трех вологодских расписанных в одно время церквей Игорь Грабарь. У Грабаря был поразительный «нюх», именно что нюх на главные памятники эпохи. Среди десятков имевшихся в его время примерно одновременных стенописей, он выделил рощенскую как этапный русский памятник — и не ошибся.

Восточная стена церкви Иоанна Предтечи и верх иконостаса. Из «Истории русского искусства» под ред. И. Э. Грабаря. 1910.

Это притом, что Грабарь, вообще-то очень скептично воспринимал русскую живопись рубежа XVII–XVIII веков. Вот как он о ней выразился (История Русского искусства Т.6. С. 510):

«В близких к 18 веку ярославских росписях и особенно в поздних костромских не улавливаешь ни одной черточки, позволяющей видеть в них нечто, поднимающееся над бесхитростной иллюстрацией и добросовестной заказной работой. Только изредка какая-нибудь бытовая черточка в роде лошадок, везущих повозку, скрашивает тоскливую пестроту стены, какой-нибудь апокалиптический, удачно выдуманный зверь остановит внимание взмахом своих семи голов и взлетом гигантского хвоста, да счастливо удавшийся кусок узорной одежды даст впечатление подлинной декорации».


Деталь фрески из цикла «Апокалипсис». Церковь Ильи Пророка. Ярославль. Около 1716 года.

Пижон!

Вольно ему было так заключать, когда в 1910-х годах в России еще били хвостами десятки и десятки таких зверей — но только на стенах папертей. А вот когда они — уже реальные — вырвались на свободу, для их трогательных иконописных прообразов наступили плохие времена. Кроме того, Грабарь, снисходительно называя росписи XVII века «лебединой песнью умиравшего великого искусства», по сути, сравнивал несравнимые вещи. Понадобился бурный XX век, чтобы хоть немногие (увы, слишком немногие) искусствоведы начали видеть в русском искусстве всех времен пышный букет, а не горку, где есть подъемы и уклоны и всегда появляется искушение объявить идеологически правильное искусство «высшим подъемом». Впрочем, не исключено, что Игорь Эммануилович прекрасно об этом знал — как знал и о заказе на то, чтобы вместо «букета» искусств в России остались только куцые «вершины», а огромное множество «посредственных» памятников можно было с легким сердцем сбросить с корабля современности.

Но все-таки чутье на вершины у Грабаря никак нельзя отнять. Что делать! В любом букете есть розы и ромашки, и розы, как ни крути, остаются розами.


Северо-восточный угол основного объема церкви Иоанна Предтечи. Фото из «Истории русского искусства» под ред. И. Э. Грабаря, 1910.

Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье — это роскошная сентябрьская роза русской традиционной стенописи.

Часть 1. Иконография

Когда туда входишь, особенно, если день солнечный, появляется чувство, что ты стоишь среди огромного цветника, и цветы улетают к небу — а ты летишь за ними.


Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье. Фото У. Брумфильда. 2011

Там на самом деле много цветов — в разных композициях. Сюжеты становятся неважны. Но, если в целом, всё выглядит так.

Самый верх (лотки свода) занимают композиции «Символа Веры». Из-за того, что храм восьмериковый, здесь пришлось вписывать двенадцать членов Символа Веры в главу и восемь лотков свода. По причине ли сложности задачи или еще почему, но по сути иллюстраций к Символу здесь… нет. То есть имеются подписи, что иллюстрируется Символ Веры, но догадаться, что огромное Преображение — это иллюстрация ко второму члену Символа Веры, история сотворения человека и грехопадения — к первому, а, например, вот такое воскресение мертвых — к одиннадцатому…


«Чаю воскресения мертвых». Фреска на северо-западном лотке восьмерика. Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье

…без подсказки голландского издания гравюр Библии Пискатора (1650 или 1674 годов) невозможно.


11 и 12 члены Символа Веры по Библии Пискатора со славянскими виршами Мардария Хоныкова (кодекс из собрания Троице-Сергиевой Лавры)

О Пискаторе надо сказать отдельно. Рубеж веков (XVII и XVIII-го) стал временем настоящего увлечения этой книгой. Библия Пискатора (или Фишера, по имени чаще всего гравированного в ней художника) в листах, бывших в употреблении русскими художниками, была не текстом с хронологией событий, а, как правило, довольно-таки затертым сборничком листов с картинками. Расшифровка многих сюжетов вологодской церкви (а это дело не такое легкое) лежит как раз в точном знании этих гравюр, потому что простое знакомство с библейским текстом часто не срабатывает — русские художники тех лет Ветхий Завет, в общем, и не знали, обходясь пересказом. Для новозаветных сюжетов художник мог пользоваться как новыми, так и старыми, еще византийскими иконописными образцами, о чем, естественно, нас не предупреждает.


8 глава Евангелия от Иоанна: Христос и грешница. Христос скрывается из среды фарисеев. Фрески восьмерика церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Итак, ниже свода расположился регистр с чудесами и притчами Христа. Очередность их взята у Пискатора.


«Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь. Тогда взяли каменья, чтобы бросить на Него; но Иисус скрылся и вышел из храма, пройдя посреди них, и пошел далее».

Еще ниже — страстной цикл.


«Христос перед царем Иродом». Фреска южной стены восьмерика церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Еще ниже — страсти апостольские. На них заканчивается восьмерик, некоторые композиции вписаны в узкие пространства над тромпами. Все сюжеты — также из Пискатора. Сами тромпы (ступенчатые) занимают фигуры святых — то, что помещается обычно на столпы больших соборов и на порталы в папертях. Но здесь ни того, ни другого нет, поэтому получается такой экспромт.


Юго-западный угол храма Иоанна Предтечи в Рощенье. Фото У. Брумфильда

Еще ниже, уже на уровне окон второго света четверика, в самых лучших местах храма, размещается цикл жития Иоанна Предтечи.


Проповедь Иоанна Крестителя на Иордане. Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Он занимает три стены — западную, северную и южную. Тут подробно (храм же Предтеченский) иллюстрируются все известные детали его биографии.


Предтеча и фарисеи. Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Но Предтеченский цикл выходит за пределы этого регистра. На западной стене в центре над аркой он продолжается ниже с одним, но ключевым сюжетом — пиром Ирода и гибелью Иоанна.


Пир у царя Ирода. Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. Фото из «Истории русского искусства» под ред. И. Э. Грабаря. 1910

На уровне ниже окон второго света в храме уже нет циклов, опоясывающих все три стены. На северной и южной стенах размещен цикл Акафиста Богоматери — по византийской иконографии; художники брали из Пискатора только отдельные фигуры и декорацию.


Волхвы. Из цикла «Акафист Богоматери». Фрагмент фрески в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. Фото из «Истории русского искусства» под ред. И. Э. Грабаря. 1910

На этих же стенах еще ниже (в первом регистре снизу) — иллюстрируются Апокалипсис — его отдельные композиции размещены в скуфьях оконных проемов окон первого света.


Христос-Судия. Фрагмент фрески из цикла «Апокалипсис». Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье.

Западная стена в первых двух нижних регистрах имела свою собственную программу. Помимо «Пира Ирода» все остальное пространство здесь занимала Песнь Песней. Сохранились, по настоящему, только две первые композиции цикла (взят он полностью из Пискатора): царь Соломон с придворными, сочиняющий Песнь Песней и то, что иллюстрирует 2-ю главу Песни Песней.


Царь Соломон, сочиняющий Песнь Песней. Гравюра из Библии Пискатора.

Все остальное, по сторонам от арки в первом регистре (было еще четыре композиции — полный цикл из 6 гравюр Пискатора) уже погибло — причем погибло в последние два десятилетия.


«Царь Соломон сочиняет Песнь Песней». Фрагмент фрески церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Остались только фотографии (в сети лучшие — У. Брумфильда), когда в 1990-2000-х это еще было на что-то похоже.

Таким образом, всего в основном объеме было размещено как минимум восемь (а с маленьким куполом, где Саваоф и ангелы — девять) циклов живописных композиций. Не считая откосы окон и тромпы, а также недоступный сейчас для осмотра туристами алтарь.

Все это можно описать очень просто: заказчики хотели «полный набор» сюжетов, как в большой ярославской церкви, но места у них отчаянно для этого не было. И художник блестяще справился с задачей — всё разместить и создать гармонично-прекрасное пространство. Что там нарисовано, было делом едва ли не десятым.

Часть 2. Лубок

И что? — скажут скептики, — восхищаться этими потугами на иллюстрацию к европейской книжке, которую эти люди даже не могли читать, поскольку языками не владели, в университетах не учились?

Нет, не этим.


«Буря на озере Тивириадском». Фреска южной стены церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Во-первых, Рощенье подкупает, когда в него начинаешь вглядываться. Вот о нем заключение Грабаря. («История русского искусства». Т. 6. С 512):

«Это не столько живопись, сколько графика, искание игры черного и белого, а не красочных соотношений, — света, а не цвета. Вместе с тем вся эта роспись — один из чудеснейших лубков, созданных русским искусством. Художник, украсивший эти церкви, обладал той драгоценной и поистине завидной отвагой, которая позволяла ему не смущаться самими головоломными положениями, и он выходил из них победителем. Все действующие лица его фресок так же бесконечно отважны, как и он сам: не стоят, а движутся, не идут, а бегут, скачут, кувыркаются…».


«Лепта вдовицы» и «Нагорная проповедь». Фрески восьмерика церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Грабарь, похоже, все-таки не добрался до Вологды. Иначе бы он увидел сразу, что его «черный» — на самом деле синий цвет записи середины XIX века, записи довольно жесткой, но, к счастью, не сплошной, как в некоторых храмах Ярославля (она коснулась, в основном, фонов и одежд). Как хорошо заметно сейчас, купол частично отреставрирован в 1970-х годах. Безжалостное время осыпало запись во многих других местах — увы, с верхними слоями оригинальной краски. Но и так, с нижними только, но оригинальными колерами, все-таки лучше, чем во времена Грабаря, когда церковь походила в самом деле на пестрый лубок.

Второе — это надо сравнивать. Сравнивать с Ярославлем. И Ярославль, соответственно, надо тоже хорошо знать. Тогда обнаруживаются веселые и тонкие мелочи. Эти люди, писавшие стенопись, были большие мастера! И иногда они любили пошутить.

Именно потому, что они знали: когда снимут леса, поставленные для росписи храма, заказчики увидят целое, а оно восхитительно. Но частности увидят сильно потом — и те, кто увидят, не осудят!

Где Петр, отрезая ухо архиерееву рабу, вылезает ногой на раму композиции «Взятие Христа под стражу»:


«Взятие Христа под стражу». Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье.

Где торговец из «Изгнания торгующих из храма» шлепается на пол под бичом Христа, по-скоморошьи гротескно задрав ногу (правда, здесь композиция близка к той, которую. предлагает Пискатор):


Изгнание торгующих из храма. Фреска восьмерика церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Где апостол Петр спит, положив руку на меч, а апостол Иоанн в Гефсиманском саду смотрит неожиданно прямо на зрителя тупым сонным взглядом под ласковой и грустной рукой дотронувшегося до него Христа. Встретить его взгляд — значит зацепиться едва ли не за единственный такой фрагмент во всем храме. (Сравним с оригиналом Пискатора):


«Омовение ног». «Моление о чаше». Гравюры из Библии Пискатора

И теперь русский вариант:

«Омовение ног», «Моление о чаше». Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. Фото У. Брумфильда

Эта фреска, кажется, одна из самых могучих собственных находок рощеньевского мастера, она буквально «рвет шаблон»: ведь в анфас пишется святой, которому молишься, отражение идеального душевного состояния. А тут — портрет состояния совсем не идеального. Будто рубит в лоб: ну что, прихожанин дорогой? Рассматриваешь меня? Зеваешь? Служба скучная? А я тоже зевал в Гефсиманском саду, пока у Христа по лицу текли кровавые капли пота…

Написавший ЭТО был отважный художник. По-настоящему отважный.

Часть 3. Саломея

Лучшая фреска в Рощенье, безусловно, — знаменитый танец Саломеи. В таком виде она — именно выдумка художника Рощенья. Она не из Пискатора, а из византийского иконописного канона. Хотя рассказ Евангелия настолько конкретен, что специальных канонов даже не требуется — картинка сама встает перед глазами.


«Пир Ирода». Фреска западной стены церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Интересно, что вообще танцующая «русскую» Саломея — совсем не уникальный сюжет. Дмитрий Плеханов повторил его, как минимум трижды (наверняка, и больше раз): в Вологодской Софии в 1686–1688 годах, в Толчкове около 1695 года, в Богоявлении в Ярославле (около 1693-го). Заказчикам явно сюжет очень нравился. Ирод Антипа, конечно, гад, но обе бабы, судя по всему, у него были красивые. Впрочем, у нас не хуже.

Само по себе ставить Саломею в ряд красивых женщин современности — столь же старая находка, сколько существует и традиция ее изображения — века так с VI-го (минимум). Она была и полуобнаженной римской танцовщицей, ее рядили в пышные готические одежды придворной дамы времен трубадуров; одежды на ней становилось то больше, то меньше, сообразно вкусам эпохи. И вот в Ярославль (и Вологду) она прибывает, чтобы танцевать «русскую».


«Пир Ирода». Фреска южной апсиды (бывшего Предтеченского придела) Софийского собора в Вологде. Фото из «Истории русского искусства» под ред. И. Э. Грабаря. 1910

Да-да, ту самую. С широким платком, который она, кокетливо поводя плечами, оставляет небрежно ниспадать на грудь, намекая на всякие другие ниспадания. С пляской, которая расходится постепенно, как русская натура, разгоняющаяся потом так, что никак ее не остановишь. Вот такая она в Софии — еще только поводит плечами… (Увидеть эту фреску ныне едва возможно, а туристам — невозможно).


«Пир Ирода» Фреска Софийского собора в Вологде. Фото У. Брумфильда. 2011

В Софии, в Толчкове и в Богоявлении Саломея, если можно так выразиться, «дробит». Видели, как это? В Толчкове у нее даже ботиночки на ногах видно, которые носили раньше (и недавно совсем, если уж говорить!) в деревнях. Модницы надевали их только на танцы, чтобы каблучки с гвоздиками, с подковками. Предел откровенности для конца XVII века. Но все-таки такая фигура танца — пока только намек, только начало.


 «Пир Ирода». Фреска церкви Иоанна Предтечи в Толчкове в Ярославле. около 1695.

В Богоявленской церкви она, чуть задержавшись, опускает ножку…


«Пир Ирода». Фреска церкви Богоявления в Ярославле. Около 1693 года

В Рощенье же Саломея выходит вприсядку на «плясовую» — уже без платка и пышной верхней одежды. Тут легко можно догадаться, что дело кончится восторженным воплем пьяного Ирода — даже не зная сюжет. И трубачи — которые только здесь выходят на сцену (в остальных храмах мы не видим музыкантов в сцене пира Ирода) будто наполняют все пространство резким высоким звуком.


«Трубачи». Фрагмент фрески «Пир Ирода» в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

«…и плясав­ши, и угождши Иродови и воз­лежащымъ съ нимъ, рече царь девице: проси у мене, егоже аще хощеши, и дамъ ти… и до полъ цар­ст­вия моего.

Она же, изшедши, рече матери сво­ей: чесо прошу? Она же рече: главы Иоанна Крестителя…»


«Пир Ирода». Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Часть 4. И другие звери

Существует гипотеза, что Рощенье расписал Федор Игнатьев. Это был мастер, которому перешла та лучшая ярославская бригада, которой руководил до него Дмитрий Плеханов. Если это так, Рощенье можно поставить в ряд главных памятников Ярославля.

Но, кажется, все-таки это не Федор Игнатьев. У нас часто возникает искушение найти одного крупного мастера и приписать ему всё, потому что у нас есть некоторое количество источников, и искушение сложить из имеющихся осколков единую картину. Увы, осколков всегда меньше, чем нужно. Круг источников отчаянно неполон.

Сравним атрибутируемые Федору Игнатьеву памятники этого же времени, которые которые можно внимательно изучить. Это — Ризположенский придел и западная паперть Ильи Пророка, паперть Николы Мокрого, паперть же Предтеченской в Толчкове церкви в Ярославле. Понятно, что в частностях там работали многие мастера, но общая работа знаменщика должна бы быть везде единая.

Везде в этих храмах (и примерно на одних и тех же местах) есть сцена грехопадения. Вот, к примеру, в Толчкове в паперти (около 1705 года):


«Грехопадение». Фреска северной паперти церкви Иоанна Предтечи в Толчкове в Ярославле. Около 1705 года

Или в Илье Пророке (около 1716):


«Грехопадение». Фреска северной паперти церкви Ильи Пророка в Ярославле. Около 1716 года

И можно еще сравнить с северной папертью Николы Мокрого (как вся та часть этого несчастного и великого храма, она в очень неважной сохранности — но даже рисунок очень хорош):


«Грехопадение». Фреска северной паперти церкви Николы Мокрого в Ярославле. Около 1715 года

Хотя Федора Игнатьева считают знаменщиком чуть не всех этих трех ансамблей, очевидно, что мастера везде работали разные. Лучшим был мастер Николы Мокрого, потом — Толчкова, и самая беспомощная роспись — в Илье Пророке. При этом общее-то у них есть, при всех различиях в евиных формах и наличии тех или иных зверей вокруг. Змея здесь — всегда змея.

Сравним с вологодской церковью, где это существо — скорее, девушка-змея:


«Грехопадение». Фреска церкви Иоанна Предтечи в Рощенье. 1717 год

Подобное различие больше говорит о разности мастеров, чем размер попы и наличие большего или меньшего зверинца вокруг. Разные книги были у тех, кто знаменил вологодские и ярославские церкви. И более того, если мастер Рощенья и учился у Дмитрия Плеханова и Федора Игнатьева (это очень вероятно), то к 1717 году он был уже вполне сам себе на уме.


Верблюды и коровы. Фрагмент фрески «Изгнание из рая» в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

О его индивидуальности говорят еще… звери. Присмотримся к ним. Рощенье, безусловно — блестящий памятник гротескно-анималистического искусства начала XVIII века. Единственно, они большей частью очень высоко — под куполом. Приходится задирать голову и брать длинные объективы.


Зайцы. Фрагмент фрески «Грехопадение» в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Зверей здесь много, и они очень-очень человеческие. В раю живут: лев, зайцы (или кролики), овечки и козлики, верблюды и еще какие-то животные, то ли волки, то ли лисы. Птички опять же — порхают среди цветов. Еще есть коровки. И олени.


 Олень и серна (?). Фрагмент фрески «Грехопадение» в церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Олень — символ возвышенной души, ищущей Богопознания. Но такое ощущение, что художник Рощенья не очень беспокоился, изображают ли у него звери то, что должны изображать по своему символическому толкованию. Точно также он не беспокоится, изображает ли у него заяц плотскую похоть. Все зверюшки просто живут парами, всем просто хорошо. И если на их фоне люди попали в переплет, то звери в этом не участвуют. Они, как положено, несут за это последствия, также лишаясь рая. Олень, как видно по его морде, этим не очень доволен.

Впрочем, они ничего дурного от общения с людьми не выносят. Вот, к примеру, овечки и козлища, из притчи Христа о конце мира. Сюжет опять же из Пискатора, в Рощенье — относится к «Символу Веры» (а в Толчкове и в Илье Пророке, кстати, — к «Страшному Суду»). Кто из этих плохой, а кто хороший, решительно нельзя понять. Как нельзя допустить, что таких доверчивых козочек, которые ошуюю грозного ангела, отделяющего «овец от козлищ», этот ангел отправит в адские бездны. Ну да, козлы. Но что с них возьмешь… И козлы улыбаются, как будто понимают, что они — иллюстрация. А так они хорошие.


«Отделение овец от козлищ». Фрагмент фрески «Символ веры». Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье

Вообще, тонкий юмор художника, у которого все звери улыбаются, видишь постепенно. Улыбаются олени, медведь (?) и еще один зверь (может быть, еще один олень, может быть, единорог), окружающие в пустыне Предтечу. По сути, вокруг него — плотное кольцо зверей. Даром, что он аскет и пустынник…


Иоанн Предтеча в пустыне. Фреска на южной стене церкви Иоанна Предтечи в Рощенье

Олень, кроме того, что он — душа, еще и символ жениха (Христа). Вот здесь он иллюстрация к этому фрагменту Песни Песней (2:8-14):

«Голос возлюбленного моего! вот, он идет, скачет по горам, прыгает по холмам. Друг мой похож на серну или на молодого оленя. Вот, он стоит у нас за стеною, заглядывает в окно, мелькает сквозь решетку. Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благоухание. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди! Голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса, покажи мне лицо твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лицо твое приятно…»

И, разумеется, олень улыбается.


Олень — символ жениха. Фрагмент фрески из цикла «Песнь Песней». Церковь Иоанна Предтечи в Рощенье

И что теперь с этим делать?

У этих улыбающихся оленей, этих беспокойных святых и танцующих грешниц очень неясное будущее. Приход отметил недавно двенадцать лет со дня начала постоянных богослужений. За это время ничего нового в судьбе роскошного фрескового ансамбля не произошло. Хуже — стало. Движется к катастрофе, как в Николе Мокром в Ярославле.

А как лучше?

То, что вы можете прийти в эту церковь и остаться там наедине с собой, своими чувствами сколько угодно времени, и вас не выгонят, вам будут рады и скажут вам доброе слово — это здорово и стоит дорогого. А что делать, если у прихода точно не будет никогда денег на поддержание такого ансамбля? Почти погубленная Козлена, где те же годы и та же рука и даже менее записанные, чем в Рощенье фрески, встречает черными, реально черными силуэтами когда-то прекрасных композиций. Так может случиться и здесь, если штукатурка не обвалится раньше.

Что же делать?

Я не знаю. Точнее, знаю, но не представляю, как это может быть. Я просто это все очень люблю — поэтому и пишу. Теоретически это должно быть для Вологды проектом как с Софийским собором — большим региональным делом.

Но я понимаю, что до обидного мало людей помнят, как в детстве им улыбались сказочные олени. И поэтому едва ли они захотят спасти эту сказку.