В богатстве и в бедности

[Блогово]

Аналитики Сбербанка сообщили о сокращении среднего класса в России на 14 млн человек, или на 10%. Рискнем предположить, что эта новость совершенно никого не взволновала, и в первую очередь не взволновала она сам средний класс. Во-первых, потому, что он не понимает, даже после аналитических объяснений, по отношению к чему и к кому он сократился. Во-вторых, неясно, что из этого сокращения следует: в стране, чья экономика зависит не от усилий среднего класса, а от цен на нефть, никакого отношения к средствам производства среднего класса не имеющей, подобные подсчеты просто бессмысленны. В-третьих, любая попытка разобраться в существе дела по-взрослому приводит к неприятным открытиям: сокращение среднего класса на 10% означает, что периферия среднего класса размылась, то есть, согласно научным выкладкам, 10% из числа тех, для кого кондиционер не был роскошью, вдруг неожиданно для себя примкнули к тем, кому на кондиционер приходилось копить, но они все равно его купят не с зарплаты, а спустя пару месяцев, и в собственном сознании и сознании окружающих примкнут обратно. А это важнее цифр: гармония всегда значительнее алгебры.

Важно еще помнить, что цифры эти взяты по результатам соцопроса, то есть людей ловили на улице и спрашивали, ощущают ли они себя средним классом. Незыблема ли в их жизни триада «машина ? квартира ? дача», возникшая в далекие 70-е как знак стойкого мещанского благополучия и дополненная отдыхом за границей дважды в год в 2000-е? И, в зависимости от их личного отношения к тому факту, что отдыхать в Европе теперь приходится лишь раз в год, а машину менять раз в пять лет, а не в три года, они отвечали либо «да», либо «нет». Скептиков оказалось 10%.

Сами критерии отбора мало эволюционировали с первых постсоветских лет. Об уровне благосостояния спрашивают людей, не вполне понимающих, что же такое этот уровень благосостояния, из чего он состоит и как достигается. И уж тем более имеющих довольно слабое представление об отложенных потребностях. Средний класс заботится о будущем, инвестируя в собственное здоровье, но русскому человеку это незнакомо. Средний класс откладывает деньги на образование детям, но в России это, скорее, привилегия богатых. Средний класс ? основной жертвователь на благие дела, западная благотворительность на 70 и более процентов существует благодаря среднему классу, но мы бесконечно далеки от такой практики. Не по злобе ? по бедности. Мы ? средний класс бедной страны, живущей (и живущий) сегодняшним днем. Единственным утешением можно в этой ситуации считать лишь то, что так поступают все классы в этой стране ? от нищих до богачей. Последние при этом пытаются планировать будущее последующих поколений своих семей лишь за пределами России.

Поэтому лучше не нервничать и не задумываться глубоко, а под словом «средний класс» просто понимать определенный уровень потребления среди городского населения, не слишком изменившийся за последние сорок лет. Благосостояние трудящихся as it is. Потребительская корзина как фактор социальной самоидентификации. Психологически это довольно сложно для многих, потому что сам термин «средний класс» из совсем другого, романтического русского словаря: он дышит капитализмом, свободным предпринимательством, самостоятельными решениями, ответственными поступками и дальним горизонтом планирования. С ним тесно связан миф вестернизации. Деловитый кальвинизм, энергичная протестантская этика. В русской речи этот «средний класс» все время пытается обрести почти политический смысл. И всякий раз ему это не удается.

В России слишком поздно вспомнили о среднем классе, и этим лишь отчасти можно объяснить растерянность при попытке дать ему определение. В 1990-е ни о каком среднем классе никто даже не говорил, хотя именно он и должен был называться термином «новые русские»: капиталистической экономике надлежало вырасти на мелких и средних лавочниках, а не на фальшивых авизо. Внятные, терминологически ошибочные, но хотя бы осмысленные разговоры про средний класс начались лишь в 2003–2004 годах, и вызваны они были макроэкономическими причинами, к которым частный бизнес не имел ни малейшего касательства.

Россия, пожалуй, единственная страна, в которой понятие «средний класс» отделено от понятия «средний и малый бизнес». В стране с ресурсной экономикой иначе и быть не может: весь средний бизнес здесь так или иначе обслуживает государство, непосредственно или опосредованно, и сфера услуг, хоть и кажется, отнюдь не является исключением. Сильнейшая зависимость этой сферы услуг от договоренностей с государством, представленным репрессивными ведомствами различного профиля и калибра, от санэпидстанции до местного УВД, лишь добавляет среднему классу ощущения бесправности. Фактическое отсутствие частной собственности, которая в любой момент может быть отнята вместе с личной свободой, приравнивает любого бизнесмена и представителя среднего класса к нахлебнику, получающему свою долю ресурсов, распределяемых сверху, в качестве поощрения за послушание.

В этой плоскости лежит и причина того, что средний класс не может и в обозримом будущем не сможет осознать себя и оформиться политически ? слишком хорошо он понимает, что все его благосостояние зависит по большому счету совсем не от него. Но дело даже не только в этом.  Дело еще и в подспудном понимании того, что уровень жизни по большому счету не достигается и не завоевывается, а дается сверху ? вместе с благоприятной конъюнктурой на мировом рынке энергоносителей, которая означает благоприятную конъюнктуру на внутреннем рынке и спрос на те товары и услуги, которые средний класс производит и потребляет. Фатум ресурсной экономики обессмысливает само понятие социального лифта, функционирование которого зависит от чьих-то личных или коллективных усилий.

В годы высокой нефти разговоры о том, что средний класс растет и ширится темпами, какими пятьдесят лет назад росло и ширилось благосостояние советского народа, были очень в ходу. В средний класс записывали как в пионеры: бывший тогда президентом Дмитрий Медведев говорил, что к 2020 году доля среднего класса в обществе достигнет 60–70%. И даже в 2012 году один видный экономический обозреватель уверял автора этих строк, что еще каких-нибудь пять лет ? и мы приблизимся по уровню среднедушевого дохода к Южной Корее. Но строительство среднего класса оказалось еще более бесславным, чем строительство БАМа, и хоть пока еще менее бесславным, чем строительство коммунизма, это нельзя считать утешением.

Слабым утешением может служить лишь то, что страна в общем и целом повторила путь своего среднего класса: обладая шестой экономикой мира и теоретически имея шансы стать одной из постиндустриальных держав, она не сумела ими воспользоваться. Не мы такие ? жизнь такая, как говорилось в культовом фильме про новую жизнь.